Онлайн
Вот уж действительно, мы живем, откладывая на потом все, что только можно отложить; возможно, в глубине души мы уверены, что бессмертны и рано или поздно успеем все сделать и все познать. Хорхе Луис Борхес
Хорхе Луис Борхес — одно из тех писательских имен, которые принято произносить с почтением, даже не читая их произведений. Когда впервые читаешь Борхеса, появляется ощущение, будто открыл новую букву алфавита или новую ноту в музыкальной гамме. Его друг и соавтор Биой Касарес называл произведения Борхеса «переходной формой между эссе и рассказом».
Хорхе Луис Борхес. Париж, 1979 год
Борхеса называют отцом латиноамериканского романа. Без него, очевидно, не было бы ни Марио Варгаса Льосы, ни Гарсиа Маркеса, ни Карлоса Фуэнтеса.
Писатель скончался 13 июня 1986 года, но до сих пор популярен и востребован, как и при жизни. Ведь он создал новый литературный континент между Северной и Южной Америкой, Европой и Новым светом, классикой и современностью. Борхес написал оригинальные тексты своего времени и научил нас, что «ничего нового нет, что творчество - это воспроизведение, все мы - один спорящий разум во времени и пространстве, что люди не только придумывают истории, но и сами являются выдумкой, что все наши мысли - вымысел и все знания – тоже».
Читатели и писатели продолжают открывать гениальность произведений Борхеса. Это достойно писателя, который когда-то написал: «Каждый по-своему воображает рай, я же всегда считал, что он будет похож на библиотеку».
Статуя писателя возле Национальной библиотеки Аргентины, директором которой Борхес работал с 1955 года
Проза Борхеса – это искусный сплав популярных сюжетов массовой культуры – детективов, научной фантастики – с архитектурной композицией и философскими размышлениями. Он любил Буэнос-Айрес, но мир, который он создал в своих произведениях, это, по сути, - это и есть лабиринты библиотеки.
В день памяти одного из величайших писателей ХХ века вспоминаем его 12 произведений, которые лучше всего помогают проникнуть в мир, а, точнее, в миры Борхеса.
Алеф, 1949г
Подборка начинается с «Алефа», и это не случайно, потому что это первая буква древнейшего алфавита. Это один из важнейших и один из немногих «повествовательных» рассказов Борхеса, в котором есть протяженный по времени сюжет и герои, вступающие между собой в диалоги. А также — комбинирование разных тем, что дает основание считать «Алефа» маленькой повестью. Сюжет сводится к тому, что рассказчик в течение многих лет раз в год посещает дом своей умершей возлюбленной, пока наконец не сдружается с ее братом — посредственным поэтом, сочиняющим длиннейшую поэму, описывающую весь мир. Рассказчик удивляется, как ему это удается, — и оказывается, что у них в доме под лестницей находится алеф — точка выхода в надпространство, откуда можно одним взглядом охватить весь мир.
Аналитический язык Джона Уилкинса, 1952г
Это коротенькое эссе, посвященное реально жившему богослову и лингвисту XVII века, предпринявшему отчаянную попытку создать идеальный язык, не слишком выделялось бы из обычных популяризаторских журнальных статей — но именно в нем Борхес приводит (а скорее всего — придумывает) «классификацию животных», якобы позаимствованную им из некой китайской энциклопедии. Начинающуюся с «животных, принадлежащих императору» и заканчивающуюся «бегающими как сумасшедшие» и «разбившими цветочную вазу». И эта издевательская и немыслимая «классификация» с того времени стала символом бесплодности попытки упорядочить то, что упорядочить невозможно.
Вавилонская библиотека, 1941г
Описание книжного рая, в котором есть все когда-либо написанные книги на всех языках, включая те, на которых никто никогда не говорил. Во всяком случае, никто из смертных. Потому что — «какое бы сочетание букв, например: дхцмрлчдй — я ни написал, в божественной Библиотеке на одном из ее таинственных языков они будут содержать некий грозный смысл». После появления интернета стало ясно, что Борхес описал именно его. Но как он мог это сделать в 41-м году?!
Инсталляция испанского художника Хосе де Рабаго, созданная по мотивам рассказа Борхеса «Вавилонская библиотека»
Загадка Эдварда Фитцджеральда, 1952г
Биографический очерк, посвященный первому переводчику на европейский (английский) язык рубаи Омара Хайяма. Который, уверяет Борхес, не просто перевел, но реконструировал разрозненные поэтические миниатюры средневекового астронома и государственного мужа, воссоздав из них цельное законченное произведение, а из самого Хайяма — великого поэта. Мало того: Омар Хайям и Эдвард Фитцджеральд, уверяет нас Борхес, — это и есть единый двусоставный поэт, половинки которого оказались разнесены на многие века и тысячи километров.
Лотерея в Вавилоне, 1944г
«Как все мужчины в Вавилоне, я побывал проконсулом; как все — рабом; изведал я и всемогущество, и позор, и темницу. Глядите, на правой руке у меня нет указательного пальца. Глядите, сквозь дыру в плаще видна красная татуировка на животе — это вторая буква, «бет». В ночи полнолуния она дает мне власть над людьми, чей знак буква «гимель», но подчиняет меня людям с «алефом», которые в безлунные ночи должны покоряться людям с «гимелем». В предрассветных сумерках, в подземелье, я убивал перед черным камнем священных быков. В течение лунного года я был объявлен невидимым: я кричал, и мне не отвечали, воровал хлеб, и меня не карали. Я познал то, чего не знают греки, — неуверенность. В медной камере, в виду платка безмолвного душителя, меня не покидала надежда; в потоке наслаждений — панический страх». Лотерея, в которой разыгрываются не суммы, а судьбы — ключевая метафора XX века, в котором люди оказываются выбиты из предначертанных траекторий с легкостью жуков под сковырнутым камнем. Нам ли, пережившим революцию и перестройку, этого не знать. «Этот город — это Вавилон, и мы живем в этом Вавилоне», — уверял БГ. Явно не без влияния ХЛБ.
Оправдание лже-Василида, 1932г
Василид — основатель гностической школы II века, учивший, что наш мир сотворен не Богом, а некоей испущенной Богом эманацией божества, которая, в свою очередь, испустила другую эманацию, и так 365 раз, и эта-то последняя эманация, в которой божественного уже почти не осталось, и сотворила наш мир — чем и объясняется его вопиющее несовершенство. Поразительна, однако, не эта воспаленная и головоломная мистика, а то, что Борхес умудряется сделать из нее увлекательное повествование.
Письмена бога, 1949г
Притча о брошенном испанцами в темницу ацтском жреце, который в пятнах на шкуре ягуара после величайшего напряжения прозрел заклинание, произнесения которого будет довольно, чтобы Империя возродилась. Но жрец не произносит его — потому что тогда он забудет сам себя. Можно сказать, что здесь Борхес предвосхитил семиотику — науку о знаках, которые не всегда записываются буквами алфавита.
Поиски Аверроэса, 1949г
Комическая история, можно сказать, анекдот, о средневековом мусульманском философе, который, переводя трактат Аристотеля, сталкивается с серьезной проблемой: в рукописи многократно встречается слово «драма», а он не имеет ни малейшего представления о театральном искусстве. И при этом не может, несмотря на всю свою ученость, уразуметь, что приехавший из Китая путешественник, описывающий увиденное там театральное представление, рассказывает ровно то, о чем пишет Аристотель! И, как всегда у Борхеса, анекдот переходит в философскую притчу — об ограниченности нашей учености и границах познания.
Пьер Менар, автор «Дон Кихота», 1939г
Самый, наверное, знаменитый текст Борхеса, справедливо считающийся открытым манифестом постмодернизма. Смысл его в том, что некий писатель, Пьер Менар, ставит своей целью переписать «Дон Кихота». Точнее, не переписать, а переосмыслить — так, чтобы не изменившийся ни на букву текст XVII века наполнился новыми смыслами. Например, если для Сервантеса утверждение «История — мать истины» — это констатация общепризнанного, то для Менара — горькая насмешка. Таким образом, Пьер Менар оказывается не только отцом постмодернизма с его «всё уже было», но и предтечей концептуализма, утверждающего тотальную зависимость текста от контекста.
Роза Парацельса, 1983г
Миниатюрный шедевр позднего Борхеса, уже не написанный, а наговоренный им по причине полной слепоты — притча об учителе и ученике, которые не нашли друг друга, как лиса и журавль из басни. Но гораздо трагичнее.
Борхес с женой Марией Кодама
Сад расходящихся тропок, 1941г
Еще один рассказ-символ, рассказ-манифест. На сей раз — манифест гипертекста как принципа построения текста и стоящего за ним менталитета. В 1916 году, в разгар Первой мировой, живущий в Великобритании китаец Ю Цун приезжает в гости к синологу Стивену Альберу, и тот раскрывает гостю смысл незаконченного романа, написанного мнимым прадедом Ю Цуна, Сюй Пэном. Оказывается, это не «ворох бессвязных черновиков», а самый настоящий гипертекст — попытка учесть все возможные варианты развития событий. Воплощением которого и стал Сад расходящихся тропок, по которому они прогуливаются, беседуя. Но восхитительная прогулка дорого обходится им обоим: работающий на немецкую разведку Ю Цун вынужден убить Альбера, чтобы его немецкое начальство, прочитав об этом в газетах, поняло, что бомбить нужно французский город Альбер — именно там сосредоточен парк английской артиллерии.
Британский архитектор Рэндолл Коут создал несколько лабиринтов в честь Борхеса
Тлён, Укбар, Orbis tertius
Символично, что наш список, начавшись «Алефом» — альфой вселенной Борхеса, заканчивается «Тлёном…» — самой развернутой и масштабной его интеллектуальной мистификацией. Характерен уже зачин: «Зеркала и совокупления отвратительны, ибо умножают количество людей». Утверждающий, таким образом, тождественность реального и кажущегося. После такого начала воспринимается как нечто само собой разумеющееся история поисков вымышленной страны Тлён по старинным энциклопедиям и атласам. Как бы мы сказали сейчас — в виртуальной реальности.
