Онлайн
Продолжение....
Коль умирать мне, пусть умру я от молнии-огня
В июне 1971-го Севака и его жену навестили секретарь и помощница Севака Грация Багдасарян и муж известной арменистки Людмилы Моталовой Иржи Скоумал. Иржи приехал из Праги, чтобы взять интервью у Паруйра. Грация и Иржи отправились в Чанахчи, на дачу поэта. На их гудки никто не отозвался, но через пару минут во двор бесшумно и плавно въехал автомобиль. За рулем, довольно улыбаясь, сидел Паруйр. «Ездили в соседнее село, всю дорогу сам вел машину, а повороты там покруче дилижанских!» — похвастался он. Севак впервые самостоятельно, без чьей-либо помощи, вел машину.
Во время интервью поэт рассказал Скоумалу, что до конца года собирается завершить книгу «Cаят-Нова и армянское средневековье» и что сразу после нее приступит к своей давнишней мечте — научному переводу «Книги скорбных песнопений» Нарекаци. Затем переведет средневекового поэта Фрика. На вопрос, что главное для поэта, ответил коротко и четко: «Прежде всего самостоятельность в суждениях, свобода мысли, предельная правдивость. Без этого, даже если Бог наградил большим талантом, ничего не выйдет». Еще говорил, что много планов, что боится не успеть, боится за собственные силы, потому что близится пятый десяток.
«Час был поздний, мы наскоро попрощались, уговорившись встретиться через пару дней в Ереване. Мы уехали на исходе понедельника, 14 июня 1971 года. Позжe я узнала, что мы были последними, кто видел их...» — писала в воспоминаниях Грация Багдасарян.
17 июня семья Севака возвращалась домой, в Ереван. Паруйр вел машину самостоятельно во второй и последний раз в жизни. Нина сидела рядом, дети на заднем сиденье. Вскоре они догнали большой грузовик, который занимал всю дорогу и не давал себя обогнать. Севак все больше раздражался и наконец рискнул пойти на обгон. Во время маневра грузовик в очередной раз вильнул, и автомобиль Севака перевернулся. А грузовик уехал… Паруйр и Нина погибли почти мгновенно. Еще долго перепуганные дети, которые отделались царапинами, оставались в искореженной машине, пока наконец на безлюдной дороге не появился автомобиль. О гибели Севака моментально доложили наверх. Столица гудела слухами: секретные службы убрали неугодного им поэта, катастрофа, дескать, была подстроена. Бюро ЦК Компартии быстро приняло решение — похоронить Севака в родной деревне. Якобы такова была его воля. Но поэт не оставил завещания. Поэтому многие тогда посчитали, что его намеренно лишили достойного места в усыпальнице лучших представителей армянского народа — городском Пантеоне имени Комитаса, чтобы избежать народных волнений в столице.
Сегодня уже не узнать, была ли его смерть запланированным убийством или трагической случайностью. Но в одном сомневаться не приходится: слава Севака приобрела всенародный характер, его влияние на людей было огромно, он был совершенно не управляем со стороны властей и никак не соответствовал образу советского поэта. Зато Севак вполне мог достойно представлять интересы армянского народа перед советской и мировой общественностью. С его уходом из жизни и из нашей действительности ушло что-то очень важное и нужное, стало чуть меньше добра и света. Правды. Вот почему спустя почти два десятка лет после смерти поэта, когда на площади Свободы решалась судьба Армении, собравшиеся на митинг люди говорили друг другу: «Эх, был бы жив Севак, он бы точно сказал, как теперь быть…»
Из архива Музея литературы и искусства им. Е. Чаренца
Источник – imyerevan.com.
