Дольше его в Армении никто не сидел - RadioVan.fm

Онлайн

Дольше его в Армении никто не сидел

Дольше его в Армении никто не сидел

Почему человек идёт на преступление? До тюрьмы таким вопросом не задавался – сейчас спрашиваю. Всё чаще и чаще. Насколько я застрахован от этого? И застрахован ли? А окружающие?

Напротив сидит человек. Ничем не выделяется среди десятка сокурсников. До тех пор, пока не заговорит. Преподаватель и осужденные слушают с улыбкой, снисходительно и терпеливо. Видно, что у парня не все дома. Почти никого. И это не единственное отличие.

Мужику пятьдесят один год. В заключении – с тысяча девятьсот девяносто второго: тридцать календарных лет. Дольше его в Армении никто не сидел. Физически здоров. А вот с психикой явные проблемы.

Невозможно сказать – когда эти проблемы обострились. Но признаки проявились давно. Мужик рассказывает, что его называли «Гжо» («Псих») ещё до ареста. Потом участие в карабахском конфликте. Затем – банда, разбой, убийство.

Могло ли убийство свести с ума? Вполне. Сознание могло деформироваться и после. Арест, тюрьма, приговор.

Приговорили к расстрелу. На тот момент ещё могли казнить. Лишь спустя какое-то время объявили мораторий. Гжо остался жив. И пережил новое потрясение, вследствие которого больше никто не считал его нормальным.

Он рассказал о первых днях в камере смертников. Когда его ввели – там уже находился другой приговорённый. Верзила двухметрового роста, в тельняшке десантника, с обмотанной полотенцем головой. Спецназовец, участник многих горячих точек. В попытках выбраться из-под развала СССР – совершил ряд убийств. И заслужил смерть.

В какой-то из дней верзила напал на новенького. Повалил на пол и стал душить. Гжо схватил первое, что попало под руку, и ударил верзилу в лицо. Алюминиевая ложка вошла в глаз и дальше. Верзила опрокинулся. Теперь Гжо оседлал поверженного. Он в исступлении наносил удар за ударом и кричал: «Турок! Турок!».

Блок смертников в те времена походил на склеп. Пять камер, замкнутые с обеих сторон звуконепроницаемыми стенами. Шум бойни услышали внизу. Сообщили надзирателю. Но тот не успел.

Окровавленное обездвиженное тело одного – и окровавленное беснующееся существо сверху.

Надзиратель убежал за помощью.

Даже когда собралась вся смена, дверь открыть не могли. Требовалось особое распоряжение начальства. Докричаться до выключенного ума не получалось.

Через кормушку в двери просунули железную швабру и цепляя Гжо за шею, оттащили от тела. Ненадолго. Он вырвался и снова набросился на тело.

Когда наконец открыли – то устроили самосуд.

Просто втаптывали осужденного в бетонный пол, размазывали по стенам. А тот лишь кричал: «Турки! Турки! Слезьте с родной земли!». На армянском языке, с октэмберянским акцентом.

На официальном суде обвиняемый фактически не присутствовал. То есть, физически-то был, но с мозгами набекрень. Убийство сокамерника добило его окончательно. Конечно, такой суд и судом называть нельзя.

Допрос свихнувшегося заключённого не проводился. Ни следователем, ни судьёй. Защита формальная. Обвиняемый смотрел в пространство перед собой и повторял: «Турки! Турки…».

Вы думаете, ему засчитали самозащиту? Нет. Да кроме Гжо (Психа) этого никто и не утверждал.

«Бред сумасшедшего» – пробурчал следователь. «Согласен» – кивнул судья. И накинул двадцатидвухлетнему парню пятнадцать лет. Сверх смертной казни. Абсурд? Да. От начала до конца.

Место Гжо не в тюрьме, а в специальном медицинском учреждении. Где бы его лечили и заботились. Здесь же он не на своём месте. Никакого наказания не несёт, потому что не осознаёт. Спустя тридцать лет – всё ещё на закрытом режиме. Хотя преподаватели пошли навстречу, допустили до воспитательно-образовательных курсов.

Это хорошо, если бы не было так плохо. Ведь парень живёт в собственном мире и учёбу переносит туда же, к себе. Выбраться оттуда ему невозможно. Нужны специалисты, нужна помощь. Особая работа с запущенными проблемами. Иначе не получится.

Гжо на уроке русского языка. Преподаватель произносит слово «жизнь»: «Какого рода?». Гжо отвечает: «Мужского». Учитель поправляет: «Женского». Парень не сдаётся: «Значит, раз у меня нет жены, то я не могу освободиться и жить на воле? Я не достоин жизни?».

И так на каждом уроке. У него другие ассоциативные связи, не всегда и не каждому понятные.

Можно ли такого заключённого освобождать? Способен ли он исправиться через обучающие курсы? А если нет, то какой смысл держать его в тюрьме? И до каких пор?

Тюрьма сумасшедшего хуже той, в которой находимся мы сейчас. И она закрывает для Гжо даже те двери, которые открыты для всех остальных заключённых. Ему обязательно нужна помощь!

Рекомендуем посмотреть