Первого января из заключенных виделся только с баландёром. Принес хлеб, поздравил с наступившим годом, пожелал свободы. И я в ответ того же. Лишь с сожалением добавил: мол, двадцать восьмой год встречаю за решеткой. Парень понимающе кивнул:
— Да, трудно. Я сам не первоходка: двадцать семь лет сгубил – и это ещё не предел.
— Безвыходно?
— С выходами. Раз – около месяца на воле остался; другой – меньше недели; в крайний – полгода держался…
— Хоть сколько-то погулял. Мне б освободиться – ни за что обратно не вернусь.
— И я не раз зарекался. Видать, на лбу написано.
Слово за слово – и он рассказал.
Единственный сын счастливых родителей. Ни родственников, ни знакомых. Жили в Москве. Родители выросли в одном детдоме, учились в одном университете, на одном факультете. А после поженились. Работали тоже вместе. Когда родился Тигран, наняли няньку. Отца с матерью не помнит.
Молодые армяне талантливо и быстро продвигались по службе. Вместе летали за границу для обмена опытом. Всё делали вместе. И погибли вместе – хоть и не в один день.
В последней из зарубежных командировок их группа попала в автокатастрофу. Где-то в Африке. Пострадали двое армян. Супружеская пара. Муж скончался на месте, а жена прожила ещё несколько месяцев. Умерла не приходя в сознание.
К тому времени Тиграну исполнилось два года. Никто ничего ребенку не говорил. О судьбе родителей узнал спустя десять лет. От их коллеги, которая навещала мальчика время от времени. Та сочла сознание подростка вполне способным воспринять печальную информацию. И ошиблась.
Ночью мальчик сбежал. Спрятался в первом попавшемся поезде и уехал. Как долго засыпал и просыпался под стук колес – не помнит. Покидал убежище лишь чтобы выпросить у пассажиров еду. В одну из вылазок наткнулся на милиционеров.
Высадили, сдали в детскую комнату милиции, определили в спецприёмник. Без имени и фамилии. Не допытались от ребенка. С момента задержания он не произнес ни слова.
По дороге в школу-интернат снова дал дёру. Больше не попрошайничал. Стал воровать. Начал один – а закончил с шайкой таких же подростков-беспризорников. Богатые дачи щёлкали как орехи. Ловкий малый всегда уходил от облавы.
Во второй раз оказался в лапах родной милиции шестнадцатилетним. Детскую колонию сменили на взрослую: турне по лагерям. И потекла тюремная романтика:
— …Словно вода из испорченного крана. Сто раз зарекался. По малолетке и по-взрослому. Из интерната-то сбежал, чтобы найти могилы родителей. Адрес тети Амалии (коллеги, сообщившей о смерти отца и матери) знал. После первой отсидки нашел ее в Москве. Могилы были в Ереване. Быстро раздобыл нужную сумму и туда. Но до могил не добрался. «Приняли» прямо у трапа самолёта.
Так сложилось, что деньги на билет спёр у дочери какого-то армянского чиновника – и немало:
— Угораздило же во всей Москве напороться именно на армянку!
Видать и правда – на лбу написано. Раскрутили, дали «потолок». На зоне познакомился с будущими подельниками. Отсидел – вышел. Кладбище отыскал. Однако в месте захоронения его родителей покоились совершенно другие. Ухоженные богатые могилы, надгробные памятники с чужими именами и свежими датами.
— Да, помню. Ваши папа и мама лежали именно там. Землетрясение повредило плиты, почва просела. Чьих родственников нашли – тех могилы восстановили. Бесхозные же горисполком утвердил как незанятые. Опоздал ты, сынок.
Старик-сторож развел руками. Тигран вернулся на участок. Ничего не соображая, не понимая что делает. Схватился за кованную ограду и попытался сломать. Не вышло. Притащил большой камень и бросил в чужой памятник. Потом еще один, и еще…
Схватили на месте преступления. Недолгий суд и новый срок за осквернение могил. «Детский» – как выразился сам «осквернитель». И пошутил:
— Можно сказать, легким испугом отделался.
Освободился через два месяца. Разыскал друзей, знакомцев по прежней зоне. Идей у банды куча. Уж очень обозлили армянские чиновники. На мелочи не разменивались: семь бед – один ответ. Разное приключалось. Уж и наворотили делов...
Тигран не уточнил – я не спросил.
Полгода бесчинствовали.
А потом произошло убийство. Глупо, бессмысленно. Если бы жертвой оказался хозяин или кто из родни чиновника – ещё куда ни шло. Хотя бандиты никогда не применяли оружие.
Но дом пустовал и они это знали. Кто ж мог подумать, что в подвале прячутся дети. Беспризорники. Очевидно забрели туда на днях.
Когда грабитель открыл дверь, мальцы бросились врассыпную. Шесть-семь теней мгновенно растворились в ночи. Но самый рослый, возможно – главарь, кинулся на грабителя, сбил с ног и …
Бандит просто испугался и выстрелил. Не целясь.
Ребенку не дашь и двенадцати. Только после Тигран узнал, что тому исполнилось бы пятнадцать.
Эта смерть стала точкой. Огромным кровавым «Стоп!». И Тигран сдался.
Пошел в полицию. Заявил обо всех эпизодах, когда участвовал в ограблении. Об убийстве мальчика. Показал, где тот захоронен. И всё взял на себя.
Ни одного имени парень не назвал: ни подельников-друзей; ни настоящего убийцы. Дотошные следователи и судья сочли такое упорство отягчающим. Приговор гильотиной обрушивался на преступника в каждом слове. Двадцать пять лет тюрьмы. Четверть века…
Он замолчал.
Даже не спрашиваю, сколько в остатке… И где у него тот самый предел. На воле или в неволе.