Вот подойдет ко мне близкий родной человек. Человек, которому верю, люблю, уважаю. Вдруг. Неожиданно. И искренне так, по родному, спросит: как дела, как я себя чувствую? Сегодня, сейчас, в любую минуту. Без раздумий отвечу:
«Я не знаю, что делать».
Не знаю – и все. Такой ответ – единственно правильно передающий мои ощущения за все двадцать восемь лет заключения.
Конечно, пытаюсь как-то жить, что-то делать. Прогоняю плохие мысли – цепляюсь за хорошие. Но изнутри всплывает навязчивое: «Не знаю, что делать. Не знаю».
Заметил, что с годами отношение к себе смягчается. Любую ситуацию, самый ужасный проступок как-то объясняю, чем-то оправдываю. Самобичевание – и то из самозащиты. Мол, я неплохой: вину же признаю, раскаиваюсь. А повинную голову и меч не сечет.
Встречи с другими заключенными, тюремщиками, чиновниками, родными и близкими обязательно содержат обсуждение соразмерности наказания с провинностью. Не конкретно моего приговора – а в сравнении.
Кого-то за сходное преступление покарали менее жестко – значит я осужден несправедливо. В Армении или в другой стране. Неважно. Автоматически снимается тяжесть совершенного – и ставится под сомнение правосудие.
Раз жертва теперь я, то и не в чем раскаиваться. По-прежнему произносятся слова сожаления, фиксируются, оформляются. Но уже не внутри. Реанимация души прекращается одной-единственной неправильной постановкой проблемы.
«Что ты сделал? Сколько жертв?».
Отвечаю – и начинается. В России «вышку» дают таким, как Чикатило. В Европах «первоходке» за убийство вообще срок светит. Брейвик чуть ли не в санатории отбывает. Там-то и там-то еще легче…
Тебя как бы оправдывают. Сидельцы, чиновники, семья. Да еще упрекают за якобы чрезмерно строгую самооценку.
Чем больше этим наездам сопротивляешься вымученным «ну я же человека убил», тем сильнее доброжелатели уговаривают: мол, так – да не так. Рано или поздно соглашаешься: действительно, я же не Джек Потрошитель. Отсюда недалеко и до полного абсурда: раз не столько на моей совести, как у Джека, то и вообще не убивал. Невиновен.
Опустившихся до такой «невиновности» полно. Вижу, разговариваю, убеждаюсь. Спрашиваю: ну хоть чуток-то на душу давит. Отвечают: нет. Из их памяти стерлась пролитая чужая кровь. Осталась только жалость к себе «невиновному».
До этого я не скатился, слава Богу. Перед глазами горят слова из Святого Писания: «Тот, кто пролил кровь человека, – того кровь пусть пролита будет людьми». Не сказано о количестве. Лишь тяжесть греха и соразмерная кара.
Расплата неминуема. Время для подготовки дается. Снять камень с души, как-то очиститься, подняться с колен. Часто не знаю, что делать. Такого натворил – голову в песок не засунешь. Молю, умоляю. Когда с Богом – верится: все будет хорошо. Но стоит повернуться к ближнему – и от сомнений голова кругом. Что делать? Не знаю.