Онлайн
«Я женат. Встречаемся ежемесячно. Потребовали, чтобы нам предоставили нормальную комнату. Оказывается, здесь есть разница (в «Круглой» – имеется ввиду «Нубарашен» – такого не было)».
«Различия в комфорте?».
«Нет. В неволе все разнится по мастям. Комната свиданий для опущенных даже благоустроенней и свежее. Редко пользуются. Из-за малочисленности этой категории заключенных. По недосмотру первое свидание с семьей я провел именно в ней. Никто не предупредил, что первая комната – для п.…ов».
«Обязаны были?».
«Разумеется. Я нормальный мужик, с нормальной ориентацией. И моя семья – нормальная, интеллигентная. По порядочному – так предупредили бы. И по-христиански тоже. В Библии же написано: не ставь перед слепым препятствие. В местных порядках я как слепой».
Взор заключенного на мгновение полыхнул гневом и угас. Агрессия – плохой советчик и никудышный попутчик. Десятки лет тренировки гасят ее сразу. Свобода важнее. Ради нее, родимой, следит за гигиеной души и мысли. Я снова услышал спокойный, ровный тон:
«Многие знают меня и жену. Работники, заключенные подходят здороваться. А мне здесь недавно сказали, чтобы за руку ни с кем, ни-ни. Ни с тюремщиками, ни с сидельцами. Чуть ли не требуют таблички на шее, якобы я прокаженный. Куда это годится? Где здесь правда, где понятия?».
И он снова усилием воли гасил неудержимые вспышки. Нельзя! Вредит здоровью и свободе. Нельзя! Нельзя! Не…
«Понимаешь, подобный подход неприемлем. Я против. Заключенные, кто сомневается в моей чистоте, пусть перестраховываются. Но работники при чем? Они что – тоже по понятиям живут? Я – семейный мужчина. Борюсь за свободу, за возвращение в семью. Борюсь с тем, что в этом препятствует. Проблема подразумевает поиск решения – значит, найду».
«А что за проблема?».
Парень задумался, словно вспоминая. Наклонился вперед, затем откинулся на спинку стула. Прямой взгляд, глаза в глаза:
«Проблема… С прошлого века еще преследует. В 90-е отсек смертников напоминал змеиный клубок. Сколько плохого есть в человеке – все это клокотало, бурлило в пяти камерах приговоренных к расстрелу. Снаружи – тюремщики-садисты; внутри – сами зэки друг друга жрали. Сущий ад!..».
Посмотрел куда-то вдаль, припоминая былое. Тяжело вздохнул. Явно не хотелось воскрешать погребенное:
«После приговора угодил в интересную компанию. Один якобы – вор в законе. Всю жизнь по зонам да лагерям. До «вышки» за плечами уже имел двадцатку».
«Почему «якобы»?».
«Часть его признавала, вторая – нет. Между ними вечная грызня. Какой только грязью не поливали друг друга. Одни назывались «хорошими». Других обзывали «п…ми, с…ми» и прочее. Мол, под конфликтом – «базар» на них. Потом с «подконфиктными» же обменивались пищей, угощались. «Вор» определял, что позволительно. Сигареты, конфеты можно, жаренную курочку – нет. И тому подобное».
Помолчал, обдумывая что-то:
«Понимаешь, для меня все то – абсолютно новый мир. Ни лжи, ни правды. Как там у поэта: «Все смешалось – кони, люди…». Никого не обвиняю. Ни в коем случае. Люди выживали. Как могли. Даже если в результате – переставали быть людьми. Из ада пяти камер ежегодно выносили несколько трупов».
Сейчас парень солгал. Конечно, обвинял. «Перестраховался» если выражаться его словами. Эту маленькую лжинку я сразу подсек. Впрочем, понятно и простительно.
«К чему я это? Просто еще тогда решил жить отдельно. Ни во что не вмешиваться, ни от кого ничего не брать, общаться в исключительных случаях. Сам чем смогу – помогу. По этому принципу живу до сих пор. Нашлись еще ребята. Нас всех устраивал раздельный быт – каждый сам по себе. Так и очутились втроем в одной камере».
«Что, и между собой ничем не делились?».
«Нет. Говорю же – принцип. У каждого своя причина. Кто из религиозных соображений, кто – из иных. Так спокойнее. И никаких проблем».
«Судя по твоему рассказу, проблемы все же образовались».
«Образовались. Сначала из-за самозванца. Человек утверждал, что в авторитете – и я воспринял это с уважением. Затем его разоблачили. Обратились к ворам и те выяснили правду. Которая окрылила непризнанщиков. Им показалось, что мы, признавшие, виновны не меньше самозванца. Тему подняли на уровень воров – и оттуда непризнанщиков поставили на место. Мол, любой арестант обязан уважать авторитета. Пока выясниться, что тот таковым не является. Так что, триумфаторы и вышли виновниками».
«Логично и справедливо. Оказались в выкопанной ими для других яме».
«На то воры и в авторитете. Сколько помню, их решение никогда не оставляло сомнений. Нынешняя проблема из-за побега с сокамерником. Якобы тот был п…ом. Во-первых, лично я за ним такого не знаю. Мужик мужиком. Жена, дети. Воевал, получил ранение, контузию. Во-вторых, кем бы он не был, я-то с ним одним столом не жил. Единственное общее у нас – скачок на свободу, побег. Дальше – пути разошлись. После поимки мы не пересекались».
«И?».
«До побега он сидел с нами. Еще тогда «базар» возник. Обратились к вору. Человек пришел и разъяснил, что п…р в хате – не повод пятнать остальных. В России и других местах такое нормально. Только в Армении делают проблему. И сокамерника перевели. Но сроки поджимали. К побегу все было подготовлено. Третий не при делах. Предложили – наотрез отказался. Вынуждено позвал подельника обратно – и мы сбежали. Здесь это нам предъявляют: сомневаются, что в одной камере и не общались. Вор тогда не усомнился. Значит нам туда дорога».
«Что ж, удачи!».
Глаза. Кивок:
«Спасибо! Прорвемся!».
