Онлайн
Семеро обреченных, в четырех стенах на тридцати квадратных метрах. Казалось бы, у всех общая участь – расстрел. Но как распорядилась судьба?
Одного убили сокамерники; двое погибли от неизвестной болезни, называемой «вэмэевской» (от абревиатуры «ВМН» – высшая мера наказания); трое на полуоткрытом режиме; седьмой – на свободе. Это сейчас.
А что было тогда, в конце девяностых?
Переполненные камеры смертников. В каждой по шесть-семь убийц. И всего три шконки. Кому не повезло, спали на полу. Через нашу камеру распределялся воровской грев и решались некоторые вопросы. Так называемым «положенцем» был Степа по кличке «Парсик».
«Собрать бы всех в одну камеру, облить соляркой и поджечь» – искренне, с какой-то непонятной злостью выдохнул он в пространство. Выдохнул о четырех десятках приговоренных. Хотя и сам заключенный, к тому же на особом счету: смотрящий в блоке смертников.
Как выяснилось впоследствии, никаким положенцем он не был, к кругу блатных даже близко не стоял, а о воровских понятиях знал понаслышке. Но пока выяснилось, подонок успел нагадить и в свою тарелку, и в чужую.
Начинал с имперских замашек «Разделяй и властвуй». Выбрал себе «шестерок», с кем делил власть, хлеб и мелкие пакости. На тех, кто мог ему возразить, открыл «базар», поставив под сомнение их арестантскую чистоту.
И постоянно унижал: кричал, издевался; когда обедал, заставлял этих троих голодных зэков ложиться на матрасы и отворачиваться к стене. А пока жрал – показывал им фиги. На мой вопрос, зачем так делает, Степа ответил: «Жуть нагоняю».
Дальше – больше.
Изнасиловал и убил больного сокамерника; да еще взял в пособники двоих молодых, впервые очутившихся за решеткой и далеких от преступного мира. Которые ему верили, потому что тот прикрывался воровскими понятиями: якобы все делает правильно, от имени и по поручению авторитетов.
Так же «правильно» он распределял общаг – воровской грев, присланный для нужд заключенных; и расправлялся с неугодными товарищами по несчастью.
Спекулируя именем воров, творил беспредел, за что и поплатился. Остался жить лишь благодаря статусу приговоренного к смертной казни.
Профессор Венского университета Виктор Франкл, бывший узник фашистских застенков, утверждает, что «лагерь меняет лишь того заключенного, кто опускается духовно и в чисто человеческом плане. А опускался тот, у кого уже не оставалось никакой внутренней опоры». – Никакой! Ничего определенного, ни малейшей надежды на освобождение. Утверждает на основании личных психологических наблюдений.
Психические отклонения у узников концлагерей возникали сразу после ареста. Как только люди понимали, что их единственная перспектива – это смерть. А то, как они себя поведут в промежутке, эту смерть – либо приблизит, либо отдалит.
То же самое происходило в отсеке приговоренных к расстрелу. Без будущего на горизонте люди просто ставили на себе крест. Не все конечно, но многие. Одни заболевали, быстро угасали и умирали. Другие пускались во все тяжкие. Лишь бы выжить. За счет и во вред другим.
«Во все тяжкие» – не только мелкие пакости и стукачество. Но и серьезные преступления против жизни и достоинства человека. Если в фашистских лагерях смерти такие зэки пытались превзойти в жестокости карателей из СС. То в отсеке смертников тюрьмы «Нубарашен» урод соревновался сам с собой. Деформируясь до обесчеловечевания.
Внутреннее падение для подобных отморозков становилось самоцелью: чем хуже – тем лучше. Чем хуже они становились, тем больше стремились возвыситься над другими. Затягивая в свое болото всех и вся, взбираясь на их головы, эти карлики казались великанами. Моральное уродство на общем фоне было уже не столь заметно.
А когда на окружающих смотришь свысока, то можешь и презирать: «Собрать бы всех в одну камеру, облить соляркой и поджечь».
Никто не возразил.
После этих слов он возомнил себя судьей в последней инстанции. И убил человека. Сокамерника. Тот отказался лепить сувениры, которые обменивались на хлеб, колбасу и сигареты, ради поддержки жалкого существования «смотрящего».
Тогда «смотрящий» со товарищи заставили его проглотить горсть марганцовки. Дождались, когда начало корчить от боли. Пока человек умирал, двое держали за руки, а «смотрящий» насиловал. От имени и по поручению. Якобы таково наказание по понятиям.
Лгал: ни по понятиям, ни по иным соображениям подобного наказания – не существовало.
Администрация замяла убийство, списала на смерть от болезни. Я обратился к ворам. Оттуда сразу ответили, что «смотрящий» – не смотрящий; его поступок – гадский, бесчеловечный. Со всеми последствиями.
Что за последствия?
Клейменный гад на свободе: отсидел два с половиной десятка лет и вышел в люди. Один из его пособников погиб от мучительной болезни; второй живет как ни в чем не бывало, среди нормальных зэков. Но они так и остались во власти Сатаны, скрывшись под другими личинами
У всех была одна общая участь – высшая мера наказания. И она постигнет каждого в той степени справедливости, которая не всегда понятна людям. Даже тем из нас, кто старается оставаться людьми в любых обстоятельствах.
