Онлайн
Смотрю на заголовок и думаю: «А в чем оно тюремное?».
Только увидев процесс творения, можно все понять. Да еще посмотреть глазами арестанта, коснуться моим сердцем. Наше знакомство состоялось недавно. В творческой мастерской последнего приговоренного к расстрелу. Акоп первым из бывших смертников открыл в зоне полуоткрытого режима собственное дело. Правда, художник называет свое увлечение хобби, а не делом.
Это – барельефная живопись.
В чем отличие от обычной?
Я не эксперт, но насколько могу судить, обычная картина – это искуссно созданная иллюзия. Все находится на холсте, а тебе видится в трехмерном пространстве. Здесь же немного по другому. Тебе ничего не кажется. Картина оживает на глазах. Так и хочется дотронуться, проверить. Но ты просто завороженно смотришь.
Стоишь и наблюдаешь, как вначале легкими штрихами художник наносит рисунок на огрунтованную поверхность. Затем придает объем, в попытке оторвать написанную жизнь от плоскости, высвободить из сковывающей рамки.
Смотришь и видишь себя. В таком же стремлении освободиться. От иллюзий и плоскости. И с головой окунуться в богатейшую живую палитру без колючих решеток.
Восприятие не менее важный процесс. Поневоле становишься сотворцом художника, а в мечтах и – Создателя: в дозволенной мере, естественно.
В чужом творении вижу и нечто свое. Возможно, этого больше никто не видит. Вижу, как художник старается воссоздать новую жизнь. Подвинуть на край, расправить крылья и...
Вижу этот полет, даже не закрывая глаза.
Я знаю, что жизнь можно писать по разному. Вольный человек изображает ее не так, как делает подневольный. Эмоции, чувства, переживания в тюремном искусстве выстраданные, выжженные, искренние. Они в каждом мазке, оттенке, во всем многообразии красок. Благодаря черно-пречерно-белому существованию самого заключенного.
На обычных картинах я вижу остановленное мгновение, застывшую улыбку, посмертный памятник.
В барельефе же ощущаю пульс жизни. Пусть еле уловимый, трепетный. Но это пульсирующая вена, надежда, начало начал; а не мертвый оскал.
В этом пульсе весь мастер. Его собственное отношение, сиюминутное настроение. Он делает то, что ему по душе. Оставляет частицу себя на всем, к чему прикасается.
Хороший отпечаток, я вам скажу. Потому что пробуждает добрые чувства.
«Не знаю, – мастер говорил, не отрываясь от работы. – Я рад, если мои картины поменяют в человеке что-то к лучшему. Честно говоря, никакой цели не ставил. Однажды увидел, понравилось. Попробовал – получилось. Руки работают над птицей, а мысленно пишу поэму, которую не завершил».
Хорошее произведение всегда – поэма. Будь оно в стихах, прозе, камне или глине. Расставляешь приоритеты: показываешь наиболее важное, скрываешь ненужное. И слова заиграют красками; глина зазвучит словно музыка. Один автор волен решать каким его творению быть. Какую жизнь прожить.
Акоп Хачатурян раньше недружил с искусством. Как-то неожиданно получилось. В одиночной больничной камере. Сначала стихи. Теперь барельеф. Картина, где изображаемое слегка отступает от плоскости. Меньше, чем наполовину. Но это все равно движение наружу. От неверия – к Богу; сквозь болезнь к выздоровлению; из камеры на свободу.
Треть пути – как полуоткрытый режим. Пройдешь оставшиеся две части и – статус поменяется. Барельеф превратится в скульптуру; заключенный – обретет утраченное.
«Полностью погружаюсь в работу, получаю удовольствие, – улыбается Акоп. – И говорю с Богом».
Наверное, все таки это особый талант– получать удовольствие от жизни. Не роптать, не жаловаться. А получать удовольствие. Неподдельное. От настоящей жизни. Независимо от места нахождения. Да еще сумев выразить это удовольствие в творчестве. В благодарности Творцу за все, что видишь, чувствуешь, ощущаешь. Отцу, матери. Близким и далеким.
Людей, получающих удовольствие от шелеста листьев, пения птиц и журчанья воды, в неволе встретишь нередко. Заключенные сохраняют такие воспоминания. Воплощают в стихах, поделках. Жаль, что проявляется это тоже нередко – через беду.
