Онлайн
Аветик Исаакян, однажды окрестив певицу «армянским соловьем», писал о ней так: «Птицы научили Гоар пению, а она их – щебетанию». Зара Долуханян сказала: «Такие гиганты, как Гоар Микаэловна, рождаются раз в столетие. Самые сложные произведения мировых классиков, порою кажущиеся невозможными для исполнения, в гаспаряновской трактовке не только получают новую жизнь, но и становятся выше авторской трактовки. Гоар – звезда вокального искусства и стоит нескольких созвездий». Армения осиротела...
Гоар Микаэловна (Михайловна) Гаспарян (урожденная Хачатрян) – армянская певица (сопрано), народная артистка СССР и АССР, Герой социалистического труда, Кавалер ордена Месропа Маштоца, профессор Ереванской консерватории.
Родилась в Каире в 1924 году, там же окончила школу и получила музыкальное образование. В 1948 году переехала в Армению, и с 1949 года 25-летняя Гоар начала петь в Ереванском государственном академическом театре оперы и балета имени Ал. Спендиарова.
Географию гастролей блистательной Гоар Гаспарян нельзя уместить в несколько строчек, но куда бы она ни выезжала, ее всегда тянуло на Родину, в Армению... Из окон ее дома на проспекте Баграмяна открывался великолепнейший вид на Арарат – утерянный территориально, но сохраненный в сердце каждого армянина символ древнего народа.
Розина... Виолетта... Джульетта... Олимпия... Недда... Джильда... Маргарита... Лючия... Ануш... Норма... В каждый образ Гоар вживалась, передавая чувства своих героинь взволнованному слушателю... «Пение – главный смысл моей жизни, цель моего существования, и я живу ради моего искусства. Мой девиз не удивлять, а волновать», – говорила Гоар.
Сможет ли кто-либо еще взять ноту «соль» третьей октавы, как Гоар Гаспарян?! Диапазон ее голоса на три-четыре ноты выше диапазона всемирно известных певиц, а тембр... своеобразный, узнаваемый с первой ноты.
Более трех тысяч восторженных отзывов и публикаций из разных уголков мира хранит архив. Божественный талант и истинное мастерство великой Гоар Гаспарян восхищало как простого слушателя, так специалистов и музыкальных критиков.
14 декабря 2004 года Гоар Гаспарян исполнилось 80 лет. В тот день она вышла на сцену...
Это был первый день рождения, который она встретила без дорогого супруга – Тиграна Левоняна, с которым прожила 47 лет в счастье и любви, несмотря на то, что их «неравным» отношениям пророчили скорый конец (Тигран намного моложе Гоар и на тот момент был учеником великой певицы). Мистика или простое совпадение, они родились в один день – 14 декабря...
Боль утраты не покидала Гоар до самых последних дней. И возможно, она прожила бы дольше, если бы не смерть супруга...
Тигран Левонян был талантливейшим учеником Гоар, оперным певцом и режиссером, а с 1990 по 1999 гг. художественным руководителем театра оперы и балета им. Спендиарова. Под его руководством поставлены в новой редакции «Аршак II» и «Карине» Чухаджяна, «Ануш» Тиграняна, «Паяцы» Леонкавалло, «Отелло» Верди, «Полиутто» Доницетти.
Тигран Левонян в своей книге «Моя Ануш» писал: «Если говорить о главном этапно-эталонном явлении нашей вокальной школы, то это, безусловно, Гоар Гаспарян. Сегодня нам чрезвычайно важно осознать, что есть еще явление, которому, как Тавризяну, суждено оставаться в единственном числе. Как человеку, который достиг вершины Арарата и который, оглядевшись, видит, что рядом нет никого...»
Она, великая Гоар Гаспарян, достигла вершины... и в последние годы жизни была одна в своей любви... А у подножия ее Арарата – великое множество почитателей божественного таланта...
В мае 2007 года Армения простилась с легендарной оперной певицей Гоар Гаспарян, волнующий голос которой принадлежал всему миру.
Журналист Армине Мелик -Исраелян создала не просто блестящую монографию в 400 страниц “Когда аплодирует мир” – она сохранила живой и непосредственный образ певицы, которая пожелала остаться в памяти потомков трепетной, чувственной Женщиной… Автор перевода монографии- Лилит Епремян
Представляем вашему вниманию отрывки из монографии“Когда аплодирует мир”..
«Пусть лучше в цирке поет»
Спустя несколько месяцев после рождения моей дочери Седы я, похудевшая и похорошевшая, приняла решение вернуться к карьере оперной артистки. За спиной у меня уже было 1300 выступлений в Египте, и теперь предстояло впервые подняться на сцену на родине. Дирижер Микаэл Тавризиан, который сыграл в моей сценической жизни неоценимую роль, созвал худсовет Ереванского Театра оперы и балета. Члены комиссии, в которую вошли известные музыканты и артисты, заняли места в зале. Дирижировал Геворк Будагян. В сопровождении оркестра я исполнила партию “Лакме” из одноименной оперы Делиба. Каждую арию слушатели принимали бурными аплодисментами, это вселило в меня надежду, что я, скорее всего, пройду. И вернулась домой в полной уверенности в своей удаче, под впечатлением от теплой атмосферы, сердечных поздравлений и восхищенных взглядов членов худсовета.
Однако на следующий день меня ждало горькое разочарование, страшно возмутили слова одного из музыкантов: “Ее голос не для оперной сцены… Пусть лучше в цирке поет”. Оказывается, худсовет никак не мог определиться, “в какой же опере ее голос может прилично прозвучать”. Стало ясно: мне, репатриантке, человеку из другого, чуждого им мира, решили “утереть нос”, провести показательную воспитательную работу своими отработанными методами. Но я, смирившись с этим несправедливым решением, подумала, что если в этом театре мне места нет, тогда я приму приглашение Тбилисского оперного театра.
И мы с семьей переехали в Тбилиси. Нас встречал администратор оперного театра Полянов, который когда-то работал с Шаляпиным и был очень известным человеком. Меня очень тепло приняли, я и там спела “Лакме” и была принята в оперную труппу с месячным окладом в 300 рублей. В Тбилисском театре сыграла в спектаклях “Риголетто” и “Травиата” Верди.
…И только после этих успехов Тавризиану удалось добиться приглашения артистки в Ереванский Театр оперы и балета с окладом в 225 рублей, кроме того, ей была предоставлена квартира. И Гоар, забыв обиду, вернулась на родину уже во второй раз. Теперь уже навсегда. Она впервые вышла на сцену зала Ереванской Филармонии 5 июня 1949 года.
Правнучка придворного врача египетского султана
Во время одной из турецко-египетских войн, в 30-40-е годы XIX века, египетские войска под предводительством Мохамеда Али дошли до Харберта, местечка Чунгуш. Здесь среди солдат вспыхнула эпидемия тифа, вирус, проникший сюда из Европы, был неведом египтянам. И им на помощь пришел молодой врач, армянин, сын богатого купца Хачатура Эфенди. Это был прадед будущей певицы Гоар Хачатурян-Гаспарян. В совершенстве владеющий немецким, французским, итальянским, он получил блестящее образование в Германии и участвовал в научных опытах по борьбе с этой напастью XIX века. Доктор вызвался приготовить лекарство и спас египетских солдат.
После заключения мира между сторонами Мохамед Али вернулся в Египет, забрав с собой и врача, которого, как предателя, ждала неминуемая смерть от турецкого ятагана. Он стал придворным врачом египетского султана Хуссейна. Все женщины при дворе были абсолютно очарованы молодым армянином, в том числе сестра Хуссейна, принцесса Джавhар (букв.: “бриллиант, алмаз”, арм: “гоар”). Она внезапно заболела воспалением легких, болезнь эта в те времена была практически неизлечима. Исчерпав все средства, доктор предлагает последнее средство: обмотать нагое тело девушки мокрыми простынями. Но как неверному гяуру прикоснуться к нагому телу египетской принцессы?! Только перед угрозой ее смерти султан соглашается на такую неслыханную дерзость… После ее полного выздоровления влюбленная молодая пара соединяется узами брака. Султан дает богатое приданое: золото, дворец на берегу Нила, 30 верблюдов… Два года в Иерусалиме арабка Джавhар изучает армянский язык, принимает христианство, затем возвращается в Египет.
– Мне говорили, – вспоминает певица, – что я немного похожа на нее, но нет – она была намного красивее. Мец тат (бабушка) готовила косметические масла и благовония, все невесты обращались к ней. Она умерла на сороковой день после моего рождения и успела благословить меня. Каждый раз, пеленая меня, мец тат оставляла в изгибах ткани золото или драгоценные камни. Я ее, конечно, не помню, но и сейчас стоит перед глазами ее портрет: красавица с большими выразительными глазами, благородная стать, гордый, уверенный взгляд. И помню слова мамы, когда она впервые увидела меня в опере “Аршак Второй” в роли Олимпии: “В тебе говорят гены Джавhар, на сцене ты настоящая королева…”
“Какавик” и змея Джейран
Картина из детства… Египет. Роскошный трехэтажный дом с огромным садом, где работали наемные рабочие и в котором только роз было 25 видов… хлопковые плантации, две сотни плодовых деревьев…
– Моя бабушка, родом из Муша, была довольно строга с прислугой и для их устрашения завела в нашем саду двух детенышей анаконд, которых слуги выловили на берегу Нила. Скоро детеныши выросли в огромных змей, но я совсем их не боялась, беззаботно игралась с ними, а когда змеи сворачивались клубочком, скакала и прыгала на них, как на дутом матрасе. Однажды мама, заметив это, не своим голосом закричала: “Коко, Коко! Что ты делаешь, пожалей змею!”
В один из летних дней анаконда повела себя странно: она обернулась вокруг нашего караса – огромного кувшина с оливковым маслом и стала в него плеваться. Бабушка забеспокоилась: что вы сделали со змеей, негодники?! Выяснилось, что садовник, подметая сад, нашел ее детенышей, насадил их на деревянную палку и выбросил в реку.
…Папа на лодке отправился искать их, нашел ту палку, выудил и привез змеенышей домой. На следующий день змея, заметив, что карас протекает, снова обернулась вокруг караса и закрыла собой эту щель… “йа Аллах!… йа Аллах!” – заголосили слуги и зарыли карас в землю по самое его горло…
Я помню, как анаконда забиралась на вершину пальмы и оттуда ласково смотрела на меня, а я стояла под самым деревом, раскрыв ей объятия.
В 1972 году мы с мужем, Тиграном Левоняном, отправились в Египет. Я говорю ему: поедем, посмотришь наш дом. Он не согласился: у меня, говорит, сердце разорвется, если увижу этот роскошный дворец и стану сравнивать с нашей ереванской “конурой”. Поехала одна. Дома меня встретила папина сестра, один из первых же моих вопросов касался змеи, жива ли она. “Позови ее, Коко, если не забыла твой голос, приползет”, – сказала тетя. “Джейран! Джейрааан!” И в то же мгновение кусты во дворе зашевелились. Я выглянула из окна: длиннющая змея, извиваясь, стелилась по двору, она подползла совсем близко, подняла голову, пристально посмотрела на меня и поднялась к окну. “Джейран! – позвала я по-арабски, – это я, Гоар, иди ко мне…” Входить ей запрещалось, хотя я помню, что раньше змеи свободно ползали в коридорах первого и второго этажа нашего дома, пугая жену папиного брата, которая их панически боялась. Сейчас Джейран так выразительно смотрела на меня, таким невообразимым взглядом, как будто улыбалась и хотела дать понять, что сильно соскучилась по мне. Анаконда подняла голову и положила ее на подоконник. Я приласкала ее. Тетя мне: “Спой ей что-нибудь, посмотрим, как она себя поведет”. Я напела колыбельную Каначяна, «Какавик», и вдруг что я вижу – змея, склонив голову на бок, застыла в неподвижности. Так она дослушала песню, потом медленно оттянула голову назад и поползла прочь. “Твое пение сильно подействовало на нее, Коко, ты расстроила нашу Джейран”. Она так и не захотела со мной попрощаться.
…Удивительная история произошла со мной однажды. Нас повезли на экскурсию к древней крепости индейцев майя, которая находится в Гватемале и насчитывает более 3000 лет. Храм располагался в степи, своими высокими, сужающимися кверху лестницами он напомнил мне египетские пирамиды. Нас предупредили, что в этой местности встречаются огромные кобры, надо быть осмотрительными. Меня рассмешило это предостережение, все удивились, а я объяснила, что выросла среди змей и ни капельки их не боюсь. Прошла вперед, и вдруг прямо передо мной выросла кобра довольно крупных размеров. Местные тут же подбежали ко мне, чтобы оградить от опасности. Я приблизилась совсем близко к змее. Нора Восканян, моя пианистка, страшно испугалась и попятилась, ее увели назад.
Кобра, вытянув вперед голову, в упор смотрела на меня. Чего тебе от меня надо? спрашиваю, и вот мы стоим и обольщаем, завораживаем друг друга… Вдруг я вспомнила, что змеи очень любят музыку. Запела: “Арев бацвец тух амперен, Какав трав канач сарен, Канач сарен, сари церен…” Смотрю, кобра, скучившись, устроилась рядом и со мной вместе продвигается вперед. Не отходила от меня и в храме, поднялась со мной вверх по крутым высоким лестницам. Ноги мои заболели, я спустилась, она – за мной, всю экскурсию находилась рядом. Когда пришло время прощаться, змея проводила меня до самой машины, ну, прощай, сказала я, и кобра, заглянув мне в глаза, дважды высунула длинный красный язык…
Адвокат королевы Марии-Антуанетты
Мой отец, юрист по образованию, мечтал об адвокатской карьере для своей единственной дочери, хотел, чтобы я продолжила его дело. Помню, папина сестра, которая в нашем доме была частой гостьей, постоянно заводила с моими родителями разговор о том, что, мол, так и не родили вы сына после смерти Левона (мой брат умер от тифа), кто же позаботится о вас на старости лет, останетесь совсем одни … И хотя я была маленькой, такие слова меня оскорбляли и ранили в самое сердце. Однажды, не выдержав и обратившись к тете, я недопустимо резким тоном выпалила: “Чтобы таких речей в нашем доме я больше не слышала! Что, о своих родителях я и позаботиться не смогу? Да лучше всякого Левончика буду опекать их!”
Я училась в седьмом классе, когда папа повез меня во французский пансион “Бомастер” (букв.: “Добрый пастух”). Времена были неспокойные, а пансион, хоть и находился за чертой города, был более надежно защищен, поскольку находился под покровительством Англии и Франции, их государственные флаги развевались над учебным заведением. Я окончила юридический факультет этого католического пансиона с дипломной работой, в которой, как адвокат, выступала защитницей французской королевы Марии-Антуанетты, приговоренной к публичной казни на гильотине за ряд крупных ошибок в управлении государством. И даже в той защитной речи я говорила об искусстве, акцентируя тот факт, что Мария-Антуанетта была ученицей Глюка и прибыла во Францию вместе с ним. Она была артисткой, далекой от политики, и до того, как стать королевой, пела в придворном театре.
Я окончила юридический пансион со степенью бакалавра… диплом мой вместе с другими документами отобрали на границе: “Ах, ты едешь к неверным? Пусть там и выдадут тебе диплом…”
«Rose-Mari, I love you»
Из всех государств, которые я объездила с гастролями – а была практически во всех странах Европы, Азии и Америки, за исключением двух-трех, – роднее и ближе всего мне показалась Англия. В первую очередь благодаря почитанию, культу классического музыкального искусства.
…Когда мне было 20 лет, я училась в Каирской Академии музыки (1942-1948) и получила предложение выступить в спектакле “Роз-Мари”. Уинстон Черчилль, который в те времена находился в Египте, дважды приходил на спектакль и выразил свой восторг по поводу моего исполнения, особенно нравился ему финальный вальс, публика расходилась, распевая: «Rose-Mari, I love you».
На заключительном концерте нашей Академии Черчилль предложил послать меня на учебу в Англию совершенствовать вокальное мастерство. «Дайте мадмуазель Гоар Хачатурян все то, что в ваших силах, но ей необходимо учиться в Англии. Такая талантливая певица имеет право сама выбрать любое учебное заведение в Европе»… Но я не приняла его предложение: оставлять родителей одних, ехать в далекие края, чтобы только обрабатывать голос – в этом не было никакой необходимости.
В то время я была довольно хорошенькой, мне прочили карьеру киноактрисы, но папа категорически запретил: «Она училась классическому пению и станет оперной певицей – никакого кино»…
“Аве Мария”
Цену человеческой жизни мне пришлось познать очень рано: ужас Второй мировой войны я ощутила еще совсем юной девушкой. Наш хор направлялся из Каира в Александрию. И вдруг из самолетов, повисших в небе над нами, посыпались бомбы…
В панике мы выбежали из автобуса, который сразу же загорелся. Укрывшись в камышовых зарослях, дрожа от страха, мы видели, как автобус, в котором мы несколько минут назад воодушевленно распевали “Аве Марию” Шуберта, пылает ярким пламенем. Это произошло в деревне Садигатар, расположенной между озерами Марьют и Эдку (Идку). Самое страшное, что среди хористок было немало жертв, и все они – мои подружки, мои ровесницы. В памяти моей страшная гримаса войны обобщена в этом кошмарном видении… каждый раз, когда вспоминаю об этом, кажется, что я все еще там, на пыльной дороге Александрии, вокруг разбросаны безжизненные тела моих смуглых подружек, а в ушах гремит рев мотора фашистского бомбардировщика.
Необходимо знать настоящую цену жизни, чтобы каждый прожитый день принимать как божью благодать…
В ожидании конца света
В 1962-ом состоялся мой концерт в Варшаве, следующее выступление намечалось в Познани. По заведенному обычаю, накануне концерта я отправилась в церковь помолиться. По дороге туда заметила, что слишком много народу толпится на улицах города. Подошла и спросила по-французски: что творится? Старая женщина ответила мне: представьте себе, наш духовный лидер, кардинал Павел, говорил о том, что по радио Индии буддистские монахи по всему миру распространили официальное сообщение, будто сегодня ожидается конец света, и весь народ повалил в церковь, чтобы на коленях молить Господа о спасении наших душ…
Что за ерунда в наш научный век, удивилась я, но в сердце закралось беспокойство, ведь сегодня я пою «Травиату», как же так, до конца света только несколько часов?..
В церкви я устроилась на скамейке поближе к трону кардинала Павла, чтобы лучше расслышать его проповедь. Это тот самый кардинал, который позднее был рукоположен в сан Папы Римского и получил имя Иоанна Павла Второго. Кардинал взглянул на меня, а я уставилась на него и жду, что же он скажет. Он начинает. Успокаивает народ и говорит, что да, действительно, индийские монахи выступили с таким заявлением, но никакого конца света не предвидится, это просто очередное солнечное затмение, явление природы, встреча Солнца и Луны. Успокойтесь, люди, вечером в нашем городе состоится концерт, здесь присутствует певица, которая специально прибыла из-за границы, она молится вместе с нами… Я про себя рассмеялась: вместо того, чтобы молиться Богу, кардинал ведет со мной беседу, прости меня, грешную…
При выходе наши с кардиналом Павлом пути скрестились… Со всех сторон люди толкаются, вылезти из толпы нет никакой возможности. А я ведь спешу, надо еще успеть привести в порядок концертные платья, а эту работу я никому не доверяла, всегда сама их гладила, боялась, что нежную, тонкую ткань еще чего доброго сожгут по неосторожности. И вот в голове моей теснятся эти мысли, и вдруг кардинал по-французски спрашивает:
– Мадам Гаспарян, откуда вы приехали?
Я ответила:
– Из Египта (не хотела называть Страну Советов).
– Что будете петь сегодня?
– Арии из опер Верди: «Травиата» и «Риголетто».
– А на каком языке?
– На итальянском, конечно.
– А-а, так значит, языками владеете?
— Да, я знаю семь языков.
Глаза кардинала расширились от изумления.
– У меня нет привычки врать, особенно Вам, святой Вы человек. Если Вас обману, куда мне дорога? Гореть мне в аду…
Кардинал рассмеялся, потом дал понять, что вечером будет на концерте.
Я поспешила домой. Была ужасно голодна. Погладила все свои платья, и с Норой Восканян мы отправились в ресторан. Пойдем, говорю, поедим, чтоб голодными не умереть, конец света все-таки. Да, говорит, не годится умирать совсем голодными. Вернулись, и я прилегла отдохнуть перед концертом, который был назначен на 11 часов ночи.
Встала к 8-ми, уже начала одеваться, как вдруг распахнулась дверь и в комнату без стука вошел кардинал Павел… А я в тоненькой ночной рубашке застыла посреди комнаты… Смешавшись, накинула халат. Монсеньор, говорю, что это за манеры? Понимаю, что конец света, но это же не дает Вам права ходить, где вздумается, без позволения… Кардинал и сам был смущен. Нет-нет, говорит, я ничего не видел, не беспокойтесь, мне ничего не нужно, просто дверь была не заперта, я толкнул ее, она открылась… Ты прекрасная женщина, так много повидала, я поговорить с тобой хотел, не подумай ничего дурного, я видеть ничего не видел… Аман, говорю, закроем эту тему.
Сели, поговорили, спросил, где я училась. И арабский знаешь? Конечно, говорю. Если сейчас тебе кое-что скажу, переведешь? Переведу, отвечаю, но заранее знаю, что скажете: наверняка молитва, что еще Вы можете знать на память, наверняка молитвы всех народов наизусть выучили… Какая догадливая, удивился кардинал, и не стал уже говорить по-арабски, пожелал мне удачи и поспешил в свою ложу роскошного концертного зала Познани…
Сколько собралось там народу, я передать не могу, весь город пришел послушать, как я буду петь в самый последний день света. Армяне из зала кричали: «Гоаааар! Сегодня конец света!» Да ну что вы, говорю, конец света наступит тогда, когда меня не станет… Смеются, соглашаются, правильно говоришь, Гоар джан… Кардинал после концерта зашел за кулисы, выразил мне свое восхищение и пригласил в гастрольный тур по Италии. Но я не придала этому значения: какая Италия? какая Франция? какая Бельгия?.. Эти страны меня не привлекали…
“Подарок” за 12 золотых
Спекуляция на дешевой рабочей силе в цивилизованном обществе существует до наших дней, независимо от того, разрешена она или нелегальна. Жертвами грубого нарушения прав человека и сегодня становятся многие тысячи людей. Одним из очагов современной работорговли является Судан, в котором, невзирая на вызовы нового тысячелетия, продолжают действовать старые “законы”.
Я приехала в Судан с концертами… Зная нравы этой страны, захотела своими глазами увидеть рабов. Когда корабль с пленными подплыл совсем близко, я подбежала к берегу. Из судна высадили чернокожую девушку в одних трусах, на вид ей не было и 16-ти. Нагота еще более подчеркивала совершенство ее фигуры, ее красоту. Девушка плакала, причитая, что не хочет быть рабыней, времена торговли людьми уже давно прошли, оставьте меня в покое, в слезах молила она … Капитан корабля, заметив меня, подошел и предложил купить ее, не то она попадет в лапы местных арабов-дикарей, жалко бедную девушку… Да что ты такое говоришь, опешила я, как же я куплю ее?! У меня концерт через несколько часов, куда я ее дену?! А он все не отстает, говорит, сделай доброе дело, купи ее, подаришь кому-нибудь, а просто так отпустить ее никак нельзя, испортят ребенка, и следов не найдете…
Я подошла к плачущей девушке, спрашиваю: хочешь быть их пленницей? Нет, взмолилась она. Тогда я тебя покупаю, в Судане у меня есть родственники, повезу тебя к ним… У меня действительно там жили богатые родственники, им и “подарила” я девушку, которую приобрела за мизерную сумму, эквивалентную всего 12-ти золотым.
Привезла ее к родственникам, там мец тат научила ее готовить армянские блюда. Спустя годы, когда я вновь заехала к ним, вышла эта чернокожая женщина, поклонилась мне и поблагодарила за то, что спасла ей жизнь. Она уже была замужем, родила детей, жила спокойной семейной жизнью… С ума сойти, как вкусно она готовила…
…Пришло время оставить позади все страхи и рассказать все, как есть. Если бы я в прежние годы осмелилась взболтнуть нечто подобное тому, что сейчас вам рассказала, сегодня не было бы вашей Гоар Гаспарян. Переборов все тревоги и опасения, я должна найти в себе смелость перелистать страницы своей прошлой жизни, многие из которых не раскрывала до сих пор…
Таинственная гостья Кобы
За несколько лет работы в Армении певица успела стать знаменитой, почитаемой артисткой армянской оперной сцены, перед ней открылись лучшие залы культурных столиц советского государства. Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше, но… Тоска по родителям не давала ей покоя. Один из французских репатриантов смог передать ей важную информацию: родители чувствуют себя хорошо, с ними все в порядке, но они безумно скучают по дочери. И очень жалеют, что не решились тогда вместе с ними ехать в Армению. И теперь при первой же возможности готовы все бросить и примчаться в Армению, чтобы остаток своих дней провести рядом с ней и ее семьей.
Гоар Гаспарян поделилась этой волнительной новостью со знаменитой певицей Валерией Барсовой, с которой очень сблизилась, добавив, что если ей не удастся перевезти маму с папой в Армению, она вернется в Египет. Последняя фраза прозвучала более чем наивно, никто не позволил бы знаменитой артистке уехать из СССР. И Барсова, почувствовав весь драматизм ситуации, советует молодой певице обратиться прямо к “Отцу народов”. Просто встать и пойти на прием к товарищу Сталину.
Это была не лучшая идея. Учитывая не одну волну репрессий против армянских репатриантов и непредсказуемость реакции генсека, перед которым трепетала вся страна, развитие событий могло пойти по самому нежелательному сценарию.
– Шел 1952 год. Я вылетела в Москву, где Барсова организовала встречу с Анастасом Микояном. Ему я рассказала о своей просьбе – дать разрешение на въезд в СССР моих родителей, и он обещал помочь. Кроме того, Барсова говорила обо мне со Сталиным, очень хвалила, специально подчеркнула, что большая честь для Советского Союза иметь такую выдающуюся певицу. Сталин уже слышал меня на 175-летии Большого театра, как мне сказали, ему очень понравился мой голос.
Микоян познакомил меня с Андреем Громыко, который посоветовал написать еще одно прошение на русском на имя Сталина. И вот спустя несколько дней мы с Айком стоим у памятника Минину и Пожарскому, ожидая, когда нас пропустят в Кремль. Пригласили одну меня. Громыко встретил и проводил меня в кабинет генсека, мы долго шли по длинным, устланным красными коврами коридорам с очень высокими потолками. Вошли в огромный кабинет, где Сталин в клубах дыма своей знаменитой трубки задумчиво ходил взад-вперед, он показался мне озабоченным чем-то, очень удрученным. “Мы к Вам, товарищ Сталин”, – начал Громыко, пройдя вперед к столу, накрытому зеленым сукном. Сталин измерил меня своим хитрым взглядом с ног до головы. Я была одета строго, довольно сдержанно, но со вкусом. “Садись, девочка моя”, – сказал он, указав на стул напротив (маленького роста, я и вправду была похожа на девочку). Громыко быстрым движением вынул мое заявление из папки и напомнил Сталину суть вопроса. “Ну что, хочешь вызвать к себе родителей?” Я по-русски говорила плохо, ответила по-английски: «yes», и Громыко стал переводить, он прекрасно владел английским.
— А почему ты здесь одна? – улыбнувшись, вдруг спросил он.
— Я пришла с мужем, товарищ Сталин, его не пропустили, не знаю, почему.
— Ты, видно, хорошая дочь, если хочешь жить вместе с родителями, – сказал Иосиф Виссарионович, подписывая мое заявление, и уже не глядя на меня передал его Громыко и распорядился: «Вышлите телеграмму в Египет». Я, улыбаясь, встала, поблагодарила Сталина перед выходом, он тоже улыбнулся мне сквозь густые клубы дыма и кивнул на прощание. Громыко торопливо вывел меня из кабинета и еле слышно шепнул: «Идите быстрее, Гоар Михайловна, Сталин может передумать…»
…Мои родители смогли приехать только через год, в день смерти Сталина. Мама и папа, которые всю жизнь путешествовали на комфортабельных кораблях и поездах экстра-класса, снимали номера в лучших дорогостоящих отелях, прибыли, как беженцы, на грузовом пароме, перевозившем пшеницу. Но я все равно была очень счастлива.
«Пока смерть не разлучит нас…»
Тигран Левонян вошел в мою жизнь спустя год после разрыва с Айком. Нас соединило искусство, и если надо как-то назвать нашу любовь, то имя ей – искусство. Потому что так и было, физическая близость, страсть – это было позже. Однажды Тико признался мне, что был влюблен в мой голос, его сестра, Астхик, рассказывала, что он не пропускал ни одного моего выступления, имел все мои записи и, закрывшись в своей комнате, слушал их дни напролет…
Тигран был молод, красив, прекрасно образован и трудолюбив, схватывал все на лету и горел желанием постоянно творчески расти и развиваться. Он только недавно окончил Театральный институт и в 1956-м поступил на работу в Оперный театр. Его ждало большое будущее. Не могу сказать, что между нами сразу же вспыхнула безумная любовь, абсолютно нет… Просто мы симпатизировали, нравились друг другу… Был даже период, когда я долгое время не виделась с ним, ведь какая женщина захочет связать судьбу с мужчиной моложе себя… В этот период мы ни разу не появлялись вместе в обществе, не было такого случая, чтобы я и Тигран пошли куда-то с друзьями развлечься или что-то в этом роде.
Началась подготовка к Декаде армянского искусства в Москве. Я вызвала Тиграна и сказала ему: ни на что не рассчитывай, между нами ничего не может быть, потому что я намерена сосредоточиться на выступлениях. Я была занята в пяти спектаклях: по два “Аршака” и “Ануш”, и “Карине”. А я и не спешу, ответил Тигран, оставляю все на твое усмотрение, пусть будет так, как ты хочешь.
В Москве, кроме Большого театра, я выступила еще и с концертами, и никаких планов идти в загс у меня не было. Родители мои не вмешивались в мою личную жизнь, поскольку доверяли мне и считали, что я достаточно рассудительна и не наделаю глупостей.
Тигран, видя, что эта история сильно затягивается, у меня концерты, ему предстоят выступления тут и там, живем мы в разных гостиницах и т.д., не выдержал, пришел ко мне и сказал, что если ты передумала и не хочешь выходить за меня, скажи мне прямо, так не может больше продолжаться, так поступать со мной просто жестоко. Как не хочу, очень даже хочу, ответила я, но потерпи еще немного, сейчас мне не до того. И я смогла его уговорить.
…Мы были еще в Москве, когда мои друзья, Зара Долуханова и Павел Лисициан, пришли в мой гостиничный номер и уговорили назначить день бракосочетания, концерты ты и так споешь, говорили они, мы хотим здесь отпраздновать вашу с Тиграном свадьбу…
У нас не было ни роскошного угощения, ни шикарных залов, ни шумных застолий. В назначенный день в узком кругу близких друзей в одном из кафе за столиком с кофе и фруктами мы отметили это событие.
“Самая большая радость для меня – возвращение домой”
После переезда в Армению я неоднократно бывала в Египте на гастролях. Кстати, не только там, но и в Европе, по всему миру много раз получала приглашения работать за рубежом на прекрасных, самых выгодных условиях. И всегда неизменно отвечала: “Зачем мне все эти богатства, виллы, дворцы и бриллианты? У меня есть родина, там мой дом, моя работа в Ереванском оперном театре, и в консерватории меня ждут студенты, их я никак не могу оставить…”
Однажды, когда снова предстояли гастроли в Каир, Тигран предложил мне: Коко, почему бы нам вместе не съездить в Египет? – хочу посмотреть на твой отцовский дом. Я так обрадовалась, что муж мой наконец увидит его.
…В доме моего детства почти ничего не изменилось: сад, деревья, усыпанные налившимися фруктами, ароматные спелые плоды манго, свисая с веток, были готовы тотчас упасть в подставленные ладони… Тигран был восхищен этой картиной, он почувствовал здесь что-то родное, в его воспоминаниях жил бесконечно близкий образ Ливана, где прошло его детство… Возможно, именно это стало причиной, чтобы в какую-то секунду в сильном волнении у него мелькнула мысль о возвращении в прошлое:
– Коко, – сказал Тигран нежно и ласково, как мог только он, – давай останемся здесь, не хочу я возвращаться, это ведь твой дом, давай останемся…
– Ты что, с ума сошел?! То есть как “останемся”? Это Египет, наш дом не здесь, все здесь чужое…
Пока я уговорила его выкинуть эту дурь из головы, совсем из сил выбилась, но все же мне удалось справиться с этим минутным всплеском его ностальгических чувств.
Годы спустя, когда в Испании, в знаменитом римском оперном театре Мериды, Тигран Левонян имел оглушительный успех и ему предложили контракт на выгодных условиях, он категорически отказался, хотя в ереванском театре над ним уже начали сгущаться тучи.
Звезда многотысячной армии поклонников, которая завоевала лучшие оперные и концертные площадки мира, однажды с предельной искренностью и прямотой ответила на вопрос корреспондента:
– Госпожа Гоар, что доставляло Вам больше всего радости в гастролях по миру: блестящие рецензии или встречи с королевскими особами, президентами, знаменитыми людьми, восторженный прием зрительского зала или роскошные подарки богатых поклонников, или, может, внушительные гонорары?
– На гастролях самая большая радость для меня – возвращение домой…
Пантеон имени Комитаса принял Гоар Гаспарян... И сады Армении замолкли...
Материал подготовила: Марина Галоян
