Онлайн
Голос Лисициана помнят все, кто слышал его хоть раз. До сих пор эту фамилию на свой - американский - лад с придыханием произносят старожилы в Metropolitan Opera. Бархат лисициановского тембра и фирменную армянскую горлинку восхваляют критики на французских и австрийских дисках с пиратскими записями "золотого века" Большого театра. Про его дыхание ходят легенды - кажется, он был единственным баритоном в мире, кто пел все три первые фразы из знаменитой арии Жермона в "Травиате" на одном дыхании. А еще есть легенда, что вокальные уроки у него брал сам Ворошилов. Он всегда был немножко западным, итальянским, даже когда пел Онегина или Елецкого, что уж говорить о вердиевских Амонасро и Жермоне.
Павел Лисициан родился в 1911 году во Владикавказе, в семье бурового мастера, сумевшего организовать фабрику по выпуску гильз для папирос, которая после Октябрьской революции 1917 года была национализирована. Семья была очень музыкальной (и мать, и отец обладали неплохими голосами).
С детских лет Павел вместе со своими братьями с сестрами пел в хоре армянской церкви, учился игре на виолончели, фортепьяно.
В 1927 после окончания школы-девятилетки работал в геолого-разведочных, алмазно-буровых партиях. Его дед занимался извозом, а отец работал на буровых. И самого Павла после окончания девятилетки ждали бы бесконечные геологические экспедиции и алмазные копи
В 1932 возобновил занятия пением, поступил в музыкальный техникум. после его окончания был принят в труппу. Павел не только брал уроки вокала в юности, но также учился играть на виолончели и фортепиано. Однако его учеба многократно прерывалась и возобновлялась - он брал уроки вокала, работал статистом в БДТ, потом поступил в Молодежный оперный и все это время зарабатывал как клепальщик и электросварщик.
Лишь после поступления в МАЛЕГОТ (Малый ленинградский государственый оперный театр) и встречи с Самосудом вокальная карьера Лисициана началась по-настоящему.
Вскоре его пригласили в Ереванский оперный, где в течение трех лет он пел главные партии, а затем голосистого и темпераментного баритона приметили и в Большом, в котором Лисициан отслужил 26 лет.
Впрочем, не было года, когда бы он не пел в родной Армении, сначала один, а потом с детьми - Кариной, Рузанной и Рубеном.
В 1940-1966 в Большом театре СССР. В апреле 1941 дебютировал в партии Онегина. Во время Второй мировой войны дал более 500 концертов в тылу и на фронтах (был награжден за свою деятельность личным оружием генерала Доватора). В 1943 вернуся в Москву.
В 1946 певец с большим успехом исполнил партию Жермона («Травиата»).
В 1959 на сцене Большого театра в опере «Кармен» участвовали М. Дель Монако в партии Хозе и И. К. Архиповой в партии Кармен. Партию Эскамиль исполнял Лисициан. Спектакль прошел с триумфальным успехом.
С 1967-1973 в Ереванской консерватории (с 1970 профессор).
В 1960 первым из советских певцов выступил на сцене Нью-Йоркского Метрополитен-опера в опере Верди «Аида». Выступал также как концертный певец. В 1971 дебютировал семейный квартет Лисицианов (отец, дочери Карина и Рузанна и сын Рубен), в их исполнении звучал в основном камерный репертуар.
Обладал редким по красоте тембра голосом, был ведущим оперным певцом. Среди лучших партий: Елецкий, Онегин, Мазепа. Роберт («Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Мазепа», «Иоланта» П. И. Чайковского), Жермон, Амонасро («Травиата», «Аида» Верди), Эскамильо («Кармен» Бизе), Наполеон («Война и мир» С. С. Прокофьева)
Его уникальный тембр голоса до сих пор вызывает физическую и химическую зависимость у многих поколений слушателей. Он есть олицетворение непревзойдённого, теперь уже исторического баритона 20-го столетия.
Из книги Сергея Яковенко «П. Г. Лисициан в искусстве и жизни: факты, диалоги, размышления» (М.: Реалии, 2001 — печатается в сокращении).
Под впечатлением от беседы с Борисом Александровичем Покровским я на несколько дней засел за скрупулезное изучение оперных записей Лисициана, с многочисленными остановками, повторными прослушиваниями... Хотелось составить собственное мнение по поводу интерпретации им ряда партий, в частности тех, которые оценивал режиссер.
К величайшему сожалению, у Лисициана есть лишь одна видеозапись — в опере Тиграна Чуходжяна «Аршак II» он исполняет главную роль. Грампластинок же с оперными записями довольно много. О его вокальном исполнительстве, таким образом, можно судить, основываясь на фактическом материале. Что же касается сценической деятельности артиста, то здесь приходится доверяться рецензентам, коллегам и собственным детским и юношеским впечатлениям. В свое время мне довелось слышать и видеть Лисициана на сцене Большого театра и филиала в партиях Онегина, Эскамильо, Амонасро и Мазепы.
Первая послевоенная работа Павла Герасимовича — Жермон в «Травиате» Джузеппе Верди. Дебют его в этой партии состоялся на сцене филиала 20 октября 1946 года. Дирижировал спектаклем С. С. Сахаров. Спрашиваю Семена Семеновича, памятно ли ему то далекое время?
— Конечно! Военные и первые послевоенные годы были самыми трудными для нашего театра и его служащих, как и для всей страны: мы испытывали лишения, теряли родных и друзей, недоедали, недосыпали... Лично я не уезжал из Москвы ни на один день и был долгое время, когда основная часть труппы эвакуировалась в Куйбышев, единственным дирижером. Но тем не менее спектакли в филиале давались ежедневно, и их качество, как мне кажется, было достаточно высоким. Тут сказывался и душевный подъем, и необычайное чувство ответственности, свойственное людям в то время.
Начиная с 1943 года в моих спектаклях часто пел Лисициан, особенно много — Евгения Онегина, а позже — и Жоржа Жермона. Как ни напрягаю память, не могу вспомнить каких-либо погрешностей в его исполнении: интонационной фальши, неверных вступлений, не говоря уж о крупных неудачах или срывах. О таком певце — профессионально собранном, музыкально оснащенном, наделенным ансамблевым чутьем, — то есть умеющим слушать не только себя, но и партнеров, певцов и инструменталистов, — дирижеры могут только мечтать! Вот тогда ты имеешь возможность целиком отдаться музыке, интерпретации, а не озабочен лишь «аварийно-спасательными» работами.
Особенно хорош был Лисициан в партии Жермона. Не могу забыть благородную кантилену, мастерскую фразировку, «французские» изящество и легкость, которыми неизменно было отмечено его исполнение. С грустью приходится констатировать, что прогресс вокально-исполнительского искусства не наблюдается. К примеру, такого мастера-баритона, как Лисициан, сегодня в Большом театре нет.
Многие специалисты в устных беседах и печатных рецензиях сходятся на том, что исполнение партии Жермона нужно отнести к высшим достижениям певца. Но, к сожалению, запись, осуществленная хором и солистами Большого театра и Государственным симфоническим оркестром СССР под управлением А. И. Орлова незадолго до кончины дирижера, не дает полного представления как о спектакле Большого театра в целом, так и о работе Лисициана. Слушая сегодня эти грампластинки, отмечаешь ряд технических и музыкальных просчетов, присущих записи: трудно согласиться с некоторыми темпами, работе в целом недостает творческого напряжения, нерва. Но тем не менее отдаешь должное и вокальному мастерству исполнителей — Шуйской, Козловского, Лисициана, — и их умению слушать друг друга, и рафинированной музыкальности, выражающейся, в частности, в идеальном интонировании, в многокрасочности пения...
Особенно впечатляют смысловая наполненность каждой фразы и высокий ансамблевый класс партнеров. В дуэтных местах, когда это необходимо, один «уступает место» другому, нигде не пытаясь солировать. Вот Жермон взволнованно убеждает Виолетту: «Поверьте мне, что искренне вам счастия желаю, спасите мне семейство!..» — и она, как бы про себя, чуть слышно и горько констатирует: «Вы правы, вы правы!» А немного позже, на фоне полнозвучных ариозных фраз Виолетты: «Чистой, прекрасной дочери вашей вы рассказать должны всю скорбь страданья сердца разбитого...» — уже Жермон исподволь, «из тени» на mezza voce начинает петь свою реплику: «Слезы вас спасают и страдания ваши они исцеляют. Знаю, что трудно вам будет расстаться, но жертва такая награду найдет!» — постепенно наращивая экспрессию. И наконец голоса исполнителей сливаются в едином звучании, наполненном и свободном.
С большим тактом и мастерством проводит Лисициан и заключительный ансамбль в четвертом действии. Вообще, умение контролировать насыщенность голоса, «иммунитет» к форсировке, склонность к проникновенной, нежной звучности — сильная сторона Лисициана, певца и музыканта. Особенно ярко проявились эти его качества в исполнении арии Жермона, запись которой давно стала хрестоматийной. Думается, только безупречно ровное ведение звука и необъятное дыхание не смогли бы обеспечить этой работе, представляющей собой и сегодня исполнительский шедевр, столь долгую жизнь. Все дело в том, что в нерасторжимом гармоническом синтезе слились здесь вокальное и музыкально-образное начало. Голос звучит свежо и красиво, но это голос пожилого героя, а не пылкого влюбленного; эмоциональная наполненность, страстная мольба нигде не перехлестывает через край, потому что страдает благородный возвышенный человек, ограниченный даже в проявлениях своих чувств рамками кастовых условностей, кастовой этики. Словом, все средства и краски, и идеальный вокал в том числе, подчинены главной задаче — созданию образа, характера.
Успех Лисициана в этой партии, а пел он ее почти во всех наших театрах и многих зарубежных, был всегда триумфальным. Даже холодных финнов он сумел довести «до кипения». Вот отрывок из рецензии в газете «Хельсингин Саномат» от 2 апреля 1957 года: «Лисициан на сцене сдержан и скуп на жесты, но тем не менее ему удается сохранять до конца интенсивность исполнения. Он во всех отношениях артист избранного класса. Переполнившая зал публика опять смогла насладиться его полным глубины и уверенности пением — ария второго акта вызвала у слушателей восторг, доходивший до неистовства».
А вот выдержки из других рецензий, в которых характеризуются основные творческие компоненты, способствующие успеху Лисициана—Жермона: «Голос по своему содержанию полон чувства и согревает слушателей».
«В задачу артиста входило создание совершенно иного характера, чем это было во время первых его гастролей, в "Евгении Онегине", однако в обоих случаях он в равной мере показал свободное и естественное превосходство. Несмотря на внешне скупую игру, его мимика, каждое движение пропитаны выразительностью, говорящей о глубоком проникновении в роль и его способности придавать жизненность каждому ее нюансу».
«С вокальной стороны исполнение Павла Лисициана было безупречным, и здесь особенно следует отметить вкус и деликатность, проявленные им в ансамблях, когда артист искусно вводил в созвучие свой мощный голос, не выделяясь и не доминируя. Квинтет был, в этом смысле, кульминационным пунктом; сочный баритон певца обладает поразительным свойством насыщать ансамбль звучностью, не доминируя при этом».
«Как подлинный артист, Лисициан создал образ как бы изнутри».
Через месяц после первого исполнения на сцене Большого театра партии Жермона Лисициан 29 ноября 1946 года участвует в премьере оперы Анатолия Николаевича Александрова «Бэла». Трудно найти более контрастные роли, чем благородный отец в произведении Верди и стихийный, необузданный Казбич в опере Александрова. Критик пишет: «Третий участник драмы (после Бэлы и Печорина. — С. Я.) — Казбич — запоминающийся образ. В его лейтмотиве характерно выделяются удаль, отвага, дикая страсть. Хороша песня Казбича ("Много красавиц в аулах у нас")».
Записи этой работы Павла Герасимовича не сохранилось, но мы знаем, как высоко оценивают ее многие очевидцы: и коллеги-певцы — Анатолий Иванович Орфенов, Иван Иванович Петров, и режиссер спектакля Борис Александрович Покровский, и критики (газеты выделяют, в первую очередь, Н. Шпиллер — Бэлу и П. Лисициана — Казбича), и сам автор.
Анатолий Николаевич Александров со свойственной ему скромностью отдавал все лавры Лисициану и говорил о том, что певец вдохнул в партию Казбича новую жизнь, преобразив, украсив музыкальный материал своим творческим вдохновением. Надо сказать, что Павел Герасимович был действительно чрезвычайно увлечен ролью. Он много работал не только над вокальной, но и над внешней выразительностью: нашел вкрадчивую походку «хищника» и даже обрил наголо волосы, добиваясь характерности образа.
И в результате — безоговорочный успех и победа над скептиками, считавшими, что «лиричному» Лисициану не под силу, да и во вред такая драматическая партия, к тому же еще написанная современным музыкальным языком.
Последнее обстоятельство настораживало тогда и настораживает сегодня многих певцов. Я слышал, например, как одна из ведущих солисток Большого театра в ответ на предложение спеть интереснейшую партию Катерины Измайловой в одноименной опере Д.Д. Шостаковича, ответила: «Мне еще мой голос не надоел, я его терять не собираюсь!» Известные, ведущие наши певцы чураются современного репертуара: Владимир Атлантов, например, исполнил в Большом театре лишь одну партию в опере советского композитора (Семена Котко в одноименной опере С. Прокофьева), Елена Образцова обращалась к таким работам крайне редко...
В отношении к современной музыке с ними солидарны многие зарубежные певцы, в частности итальянские, отстаивающие общий для большинства вокалистов тезис: классика обогащает, украшает голос, музыка XX века — губит.
В связи с этим хочется особо подчеркнуть, что Павел Герасимович Лисициан своим отношением к выбору репертуара, постоянным участием в премьерах опер советских композиторов и их повседневным исполнением на протяжении всей творческой жизни убедительно опровергает это мнение. Серьезная профессиональная работа позволяла певцу без малейшего ущерба для голоса совмещать классический и современный репертуарные пласты.
В самом начале артистического пути, в ленинградском Малом оперном театре, Лисициану, как уже отмечалось, необычайно повезло с первым наставником-дирижером. Им был «рыцарь новой музыки» Самуил Абрамович Самосуд. «Самосуд обладал необыкновенным чутьем и исключительным интересом к новому. Самомуд с большим увлечением шел на творческий риск. Он был не только исполнителем, но и страстным пропагандистом нового. С того момента, как партитура появлялась у него на пульте, Самосуд ставил перед собой задачу не только хорошо ее исполнить, но и внушить всем, что рождается новое, выдающееся произведение. Он был неутомимым агитатором, и его воздействию были подвержены все — труппа, руководители театра, художники, костюмеры, гримеры, а также те, кто формирует общественное мнение вокруг театра. В такой обстановке Самосуд работал, сам эту обстановку создавал и считал ее необходимой для успеха. Самосуд был врагом театральной рутины и академической традиционности.
...Главной его стихией неизменно была советская музыка, советские композиторы, начиная от Прокофьева и Шостаковича и кончая молодыми, начинающими авторами».
Приобщившись еще в молодые годы к «школе» Самосуда, Лисициан всю жизнь верен ее принципам. Первая его партия в современной опере — Есаул в «Тихом Доне» И. Дзержинского на сцене Малегота, а в Ереване он поет в этом же произведении еще Митьку и Листницкого. В 1937-1939 годах исполняет целый ряд партий в операх армянских композиторов, в частности: Товмаса в «Восточном дантисте» А. Айвазяна, Грикора в опере А. Степаняна «Лусабацин» («На рассвете»), Моей в «Ануш» А. Тиграняна...
В Большом театре, вслед за партией Казбича, он исполняет в опере Мурадели «Великая дружба» партию Чрезвычайного комиссара. Премьера спектакля состоялась в ноябре 1947 года. В высокой оценке работы Лисициана пресса была единодушна: отмечалось, что артист создал убедительный, масштабный образ вожака-коммуниста, посланного партией в Закавказье в тревожные, решающие для дела революции дни. Здесь снова певцу пришлось столкнуться с необычной задачей — найти ораторские, трибунные интонации, не насилуя в то же время свою вокальную природу, не нанося ей вреда.
Много лет спустя, когда солисты радио готовились к концертному исполнению оперы, Вано Ильич Мурадели с большой теплотой вспоминал эту работу Лисициана, рассказывал о ней артистам нового поколения. Давид Гамрекели, другой исполнитель партии Комиссара в спектакле Большого театра, искал портретное сходство с Серго Орджоникидзе, гримировался под него, Лисициан же создавал некий обобщенный тип, и такой подход к роли больше импонировал композитору.
Высокую оценку автора получила и другая крупная работа Павла Герасимовича — образ Рылеева в опере «Декабристы». Этот образ Юрий Александрович Шапорин считал эталонным. В одной из статей мы читаем: «...Партия удивительно точно легла на голос Лисициана, полный благородства и значительности, большой человеческой теплоты и красоты, отражающий высокий строй духовного облика декабриста... Известно, что Шапорин очень любил лисициановского Рылеева — центральный образ в его монументальной опере о декабристах. Любил за то, что в этой насквозь певучей партии Павел Лисициан чувствовал и умел раскрыть в искусстве правду».
Премьера оперы состоялась на сцене Большого театра в 1953 году но работу над произведением композитор начал несколькими десятилетиями раньше и в свое время познакомил Леонида Витальевича Собинова со своим замыслом, показывая ему некоторые музыкальные эскизы. Собинова очень заинтересовала именно партия Рылеева, и он просил переделать ее для тенора. Но Шапорин слышал здесь другой тембр и, по-видимому, не ошибся. Во всяком случае, его полностью удовлетворял только баритональный, а конкретно лисициановский тембр. Особенно вдохновенно звучала в исполнении певца ария из восьмой картины оперы: такие слова произносит накануне казни в сыром и мрачном каземате Петропавловки устремленный в будущее, не сломленный Кондратий Рылеев.
Лисициан стремится приблизить к нашему времени, к современному слушателю этот далекий, легендарный образ и помимо мужественности наделяет его теплотой, избегая условной плакатности. Нежно, трогательно звучат у певца фразы, обращенные к дочери, соратникам...
Серьезная, вдумчивая работа увенчалась полным успехом — созданный Лисицианом многогранный, объемный образ героя-декабриста стал значительным явлением нашего оперного исполнительства.
И еще три партии в операх советских композиторов были исполнены Лисицианом на сцене Большого театра — бельгийского патриота-антифашиста Андре в «Джалиле» Назиба Жиганова, Наполеона в «Войне и мире» Прокофьева, а в опере Дзержинского «Судьба человека» он пел скорбный реквием «Памяти павших», который становился в его исполнении, по единодушным оценкам нашей прессы, подлинным апофеозом спектакля.
А теперь снова хочется «усадить за парты» начинающих певцов и провести с ними еще один «урок».
Рассматривая 35-летний период работы Лисициана в опере (в одном только Большом театре — 26 сезонов, 1800 спектаклей), мы сталкиваемся с весьма редким, особенно в отечественной исполнительской практике, явлением: среди десятков спетых Лисицианом за эти годы баритональных партий одинаково широко представлены как лирические, так и драматические. И даже трудно определить, какой репертуарный пласт ближе индивидуальности певца. М. Рейзен, творческий соратник Лисициана в течение многих лет (одно из самых ярких моих юношеских воспоминаний связано со спектаклем Большого театра, в котором в партии Онегина выступал Лисициан, а Гремина — Рейзен), размышляя о взаимосвязи технологической и художественно-образной сфер в певческой работе, пишет: «О певце вообще можно говорить, лишь когда у него есть аппарат, которым он в совершенстве владеет как инструментом, которому подвластны самые разнообразные краски, эмоции, оттенки и полутона... Чем большим арсеналом выразительных средств голоса он обладает, тем более разносторонний репертуар становится ему доступен... Отсюда идут уже и настроение, и выразительность, образ, глубина и проникновенность исполнения».
В справедливости этих слов нетрудно убедиться, обратившись к грамзаписям Лисициана — оперным и камерным.
Выдающаяся природная одаренность, интуиция и упорный труд под руководством мудрых наставников позволили Лисициану избежать заметных профессиональных «перекосов». Перешагнув через границы определенного амплуа, он создал разнообразнейшую галерею сценических образов: тут и героические роли — Аршака II, Рылеева, и лирические — Елецкого, Сильвио, и драматические — Амонасро, Валентина, и острохарактерные — Казбича, Наполеона, и даже комические — Форда. Герои его представали то внешними и блестящими — Роберт, Эскамильо, Веденецкий гость, то терзаемыми роковыми страстями — Мазепа, Грязной; то положительными — Чрезвычайный комиссар, Андре, то отрицательными — Януш...
Широкая музыкальная и общая эрудиция, тонкий вкус, преданность передовым художественным идеям позволили Лисициану успешно интерпретировать как классические шедевры, так и произведения наших современников.
Его искусство, преодолев пространство (он гастролировал более чем в тридцати странах) и время (многие его записи и по сей день остаются непревзойденными, эталонными), не сдано сегодня в музей, оно по-настоящему современно, актуально и действенно.
Умер Павел Лисициан 6 июля 2004 года (по другим источникам — 5 июля. Похоронен на Армянском кладбище в Москве.
Материал подготовила: Марина Галоян
