Онлайн
Узнать меня трудновато,
Поймите же, я немного сложен,
Я тверд, как камень, и хрупок, как почва,
Как-никак я все еще немного человек…...
Амо Сагиян (Амаяк Саакович Григорян) является одним из талантливейших армянских поэтов 20-го века. Он родился 14 апреля 1914 года в одном из отдаленных районов Зангезура – в селе Лор Сюникской области в семье потомственных крестьян.
После школы будущий поэт продолжил учебу в Баку. Там в 1937 году он закончил лингвистическое отделение местного армянского педагогического института.
Амо Сагиян был представителем того поколения армянских поэтов, которые участвовали в ВОВ. Волей судьбы ему было предначертано получить литературное крещение на поле битвы. Участвуя в войне, солдат-патриот и поэт прочувствовал и пережил весь ужас и трагедию войны.
Годы мои,
Красные и зеленые,
Куда вы ушли?
Годы светлые, годы под черною тучею,
Леденящие, жгучие,
Взывающие, немые,
Кривые, прямые
Годы мои!
Первый сборник Амо Сагияна «На берегу Воротана» вышел в свет в 1946 г. В нем отражена любовь поэта к природе и человеку. Сагиян красочно рисует образы родной природы и поэтический образ армянина. Затем друг за другом выходят его сборники «На высотах» (1955), «Зеленый тополь» (1959), «Армения в песнях» (1962), «Перед закатом солнца» (1963), «Песнь скал» (1968), «Годы мои» (1970), «Зови, журавль!» (1973). После войны, с 1951г. до конца своей жизни (1993г.) Амо Сагиян жил и творил в Ереване. Стихотворения Амо Сагияна близки представителям различных поколений. И сегодня он является одним из любимых народных поэтов Армении.
После войны, с 1951г. до конца своей жизни (1993г.) Амо Сагиян жил и творил в Ереване.
Стихотворения Амо Сагияна близки представителям различных поколений.И сегодня он является одним из любимых народных поэтов Армении.
Первая любовь, как подснежник цвела,
И сквозь талый снег улыбнулась шутя,
С головы до пят осмотрела меня,
И влажные очи прикрыла сама.
Мы часто пишем и говорим, что не ценим по достоинству наших современников, особенно тех, кто слишком близко стоит к нам, не видим их истинного роста, не понимаем значения. В этом есть большая доля правды. При близком рассмотрении детали и подробности порой заслоняют общее, значительное, тем более в случаях, когда современник очень прост, доступен и не чужд человеческих слабостей.
Однако эта обретшая чуть ли не силу закона истина в отношении к Амо Сагияну для меня давно перестала действовать. Больше сорока лет длится наша дружба. И за эти годы редко выпадали дни, когда мы не виделись. Напротив, случалось, неделями, месяцами бывали вместе с утра и до позднего вечера. Обычно быстро от всего устающий и скучающий, я не помню случая, чтобы когда-либо устал от Амо или заскучал в его обществе.
С первых же дней нашего знакомства, несмотря на свою молодость, я понял, что в лице Амо Сагияна в мою жизнь, в мой духовный мир вошла необыкновенная личность. И поскольку поэзия есть не что иное, как самовыражение личности, то хочется прежде сказать об Амо Сагияне человеке и затем перейти к его поэтическому миру.
Об Амо Сагияне человеке… Написал я эти слова, и рука непроизвольно остановилась. Казалось бы, сорока лет нашей дружбы достаточно, чтобы легко и спокойно набросать человеческий портрет Амо, охарактеризовать хотя бы в общих чертах. Но вот оцепенела рука. Сложен и противоречив любой человек, а такой человек и поэт, как Амо Сагиян,- особенно. С чего же начать?
С того, что Сагиян предельно ясный, доступный, простой и цельный человек? Но ведь простота эта кажущаяся, а по существу Сагиян натура сложная, страдающая от внутренних противоречий и раздвоенности — в его душе, как в в его поэзии, есть свои глубокие, недоступные пропасти и ущелья…
Сказать, что он мудр? Вникая в таинство жизни, природы, искусства и человеческого естества, он, безусловно, мудр и поразительно глубок, а перед житейскими трудностями беспомощен и беззащитен. Сказать, что он бесконечно добр, хрупок и с головы до пят — сама совесть? Но ведь я видел его в минуты гнева, когда он бывал тверд и неколебим, как воспетые им скалы. Что же сказать?
Может, то, что Сагиян — это неисчерпаемый источник юмора и сарказма, что он из тех редких людей, которые подвергают осмеянию прежде всего и больше всего самого себя? Но в то же время не дай бог кому-либо попасться Сагияну на язык!
А знаменитое молчание Амо, когда он часами сидит замкнувшись, словно улитка, уйдя в свою раковину, не произнося ни слова! Не в эти ли минуты в его душе зреет чудесный жемчуг поэзии? Вероятно, да, ибо нет у него привычки созидать за столом, где он только записывает уже сплетенное в уме. Не добавить ли также, что его человеческие слабости — естественное продолжение его достоинств и добродетелей и потому не только приемлемы для меня, но и приятны?
Одним словом, как говорит сам поэт, Узнать меня трудновато, Поймите же, я немного сложен, Я тверд, как камень, и хрупок, как почва, Как-никак я все еще немного человек… (Перевод подстрочный) «Все еще»?.. К тому же и «немного»? Обещая позже обратиться к этим «все еще» и «немного», скажу сразу же — нет, Амо Сагиян с головы до ног настоящий человек, и созданная им поэзия должна быть похожа на него, и она похожа.
Ибо Сагиян поэт истинный, поэт большой, а в таких случаях противоречия между человеком и поэтом исключаются: «Можно найти меня только в песне, в ином месте меня нет». И вот на протяжении своего долгого литературного пути Амо Сагиян сотворил поэзию ясную, неприкрашенную, доступную и цельную, но также и сложную, загадочную, разрываемую от внутренних противоречий и потому зачастую трудно толкуемую.
Поэзию, философски исследующую сложные таинства бытия человека, понятия человечности, природы и искусства, однако кажущуюся ясной до прозрачности. Поэзию, всю пронизанную добротой и совестью, говоря часто употребляемым в русской критике последних лет термином, «негромкую поэзию», и в то же время внутренне мятущуюся и страстную. И, наконец, поэтический мир, внешне вставляющий впечатление «закрытого» и традиционного, но по существу насыщенный самыми острыми тревогами, волнующими современное человечество. Тревога!..
Я считаю ее духом и сущностью стихов Амо Сагияна последних лет. Я все еще немного человек… (Перевод подстрочный) От этих слов «все еще» и «немного» веет тревогой… Настоящий Человек, и к тому же наследник той поэзии, в которой веками не переставала неистовствовать все грехи мира на себя берущая совесть Нарекаци, он не мог не тревожиться по той утрате человечности, которая несет с собой психологию потребительства, чреватую еще более жестокими, всеобъемлющими бедствиями. И объят тревогой и волнением тот внешне «закрытый» и традиционный мир, где Мой дед размышлял И разговаривал с землей, Вместе с тучей заливался слезами И тек с ручьем…
И однажды, когда у него Подогнулись колени, Окаменел от удивления, Покраснел от стыда…. (Перевод подстрочный) Он окаменел от удивления, что не может закончить начатую работу, необходимую ему как воздух, и покраснел от стыда, ибо для этого человека позорнее всего на свете оставить дело наполовине.
Объят тревогой и смятением тот мир, где Тяжело сидит утес в ущелье — Посредине детства моего. Пот ручьем со лба струится, И с плечей свисают мох и плющ. …Духу древнего гостеприимства Он не изменяет никогда: Каждого по-царски одаряет, Ничего не требуя взамен… (Перевод О.Чухонцева)
Наивному, неопытному читателю эти строки могут показаться пасторалью, между тем это трагедия, потому что, превознося эти высокие духовные добродетели, поэт оплакивает их утерю: День погас, Уже время ужинать, Печаль моя постепенно Переходит в плач… (Перевод подстрочный) Очень многие стихотворения Амо Сагияна неискушенному читателю (а также и неискушенному критику) могут показаться лишь простыми описаниями природы, живописанием натуры. Здесь хочу процитировать по памяти слова Аркадия Гайдара — наступит время, когда о нас скажут, что мы хитро прикидывались детскими писателями, для того чтобы высказать большие и сложные истины, раскрыть людские трагедии.
Амо Сагиян тоже подчас «хитро» прикидывается пейзажистом, чтобы высказать очень значительные, сложные и серьезные мысли. Отнюдь не умаляя значения пейзажа и глубоко уверенный, что если пейзаж — подлинное произведение искусства, то он перестает быть только пейзажем и становится зеркалом души человека, я тем не менее считаю, что основной жанр Амо Сагияна не пейзаж, а портрет. Портрет утеса и деда, портрет вола и шиповника, а обобщая — всей Армении, армянина, собирательный портрет армянского народа. И эти безыскусные портреты, созданные сдержанными, скупыми средствами, одновременно так монументальны, что напоминают мне знаменитых львов Гегарда, барельефы Ахтамара и других армянских храмов. К слову сказать, эти сжатые, лишенные каких-либо излишеств поэтические строки Амо Сагияна кажутся созданными для того, чтобы их высекли на камне.
А высекать на камне не так легко, и наши предки выбирали для запечатления в камне самые нужные, самые сжатые и самые емкие слова. Этому принципу следуют и лучшие творения Сагияна. Много писалось и повторялось, что Амо Сагиян родной сын своего народа, и это, конечно, верно. Но простое родство носит биологический характер, к тому же слишком многие обладают им. А быть верным сыном своего народа, да и то в наше время, и к тому же в искусстве — высокая добродетель, ибо слишком велики соблазны моды. Часто писали и говорили, что Амо Сагиян — порождение своего горного края, его земли и скал… и это тоже верно.
Иногда затрудняешься сказать, где в его стихах кончается речь земли и камня и где начинается авторская речь, где кончаются земля и скалы и где начинается поэт. Он сам писал об этом: Стою я теперь на утесе Во весь свой рост, Словно я его продолжение… Все это, как я сказал, верно, но ведь слишком многие порождены той же землей и скалами, многие воспевали ту же землю и край, но в их стихах земля и скалы только скалами и остались. Важно то, что Амо Сагиян — порождение векового духа своего народа и благодаря этому его стихи столь ощутимо материальны, сколь и духовны. А духовность в стихотворении — это все. Без нее самые блестящие, самые чеканные стихи, поражающие всплесками мысли и чувствa, какое-то время ослепляя, постепенно блекнут.
Стихам Амо Сагияна такая опасность не грозит, ибо они круто замешаны на национальном духе, насыщены не только человеческим, но и национальным содержанием. Я уже однажды говорил и хочу повторить, что одно из творческих достижений Амо Сагияна в том, что он сумел гармонически соединить в своем творчестве существующие параллельно в нашей поэзии две тенденции, два направления.
В геометрии параллельные линии не сходятся, но Амо Сагиян осуществил в своем творчестве синтез близких к народному слову и духу традиций Ованеса Туманяна и утонченного искусства Терьяна. Я глубоко убежден, что творчество Амо Сагияна — одно из самых оригинальных и интересных явлений в нашей многовековой поэзии. Не всегда можно отличить истинное золото от фальшивого. Еще труднее отличить подлинность от фальши поэтического слова. И если золотую монету испытывают огнем, то поэзию — огнем души, обладающей истинным чувством прекрасного. И все те, кто наделен этим душевным качеством, давно уже сделали пробу и убедились, что творчество Амо Сагияна — это настоящий слиток золота.
На поэтическом золоте Амо Сагияна время уже поставило свою пробу и дало ему право войти в сокровищницу многовековой армянской поэзии.
Ваагн ДАВТЯН (из предисловия к книге «Амо Сагиян. Лирика»)...
Со второй половины ХХ века поэзия А. Сагияна стала интенсивно переводиться на русский язык такими известными поэтами-переводчиками, как Б. Пастернак, М. Петровых, В. Звягинцева, А. Тарковский, Н. Гребнев, М. Дудин, О. Чухонцев, О. Ивинская, А. Марченко и другие, которым удалось передать поэтическую индивидуальность армянского поэта.
Со второй половины ХХ века поэзия А. Сагияна стала интенсивно переводиться на русский язык такими известными поэтами-переводчиками, как Б. Пастернак, М. Петровых, В. Звягинцева, А. Тарковский, Н. Гребнев, М. Дудин, О. Чухонцев, О. Ивинская, А. Марченко и другие, которым удалось передать поэтическую индивидуальность армянского поэта.
Поэтические сборники поэта печатались не только в Армении, но и в Москве. Наиболее известные из них «Благодарность» [Сагиян, 1952], «На высотах» [Сагиян, 1956], «Зеленый тополь Наири» [Сагиян, 1959], «Перед закатом» [Сагиян, 1969], «Годы мои» [Сагиян, 1971], «Зови, журавль» [Сагиян, 1977], «Поздние ягоды» [Сагиян, 1981], «Лирика» [Сагиян, 1989] и др., достоинства стихов, вошедших в эти сборники, были высоко оценены литературными критиками, переводчиками и читателями.
Русская поэтесса-переводчик Алла Марченко, переводившая поэзию
А. Сагияна, по поводу ее писала: «Чисто сагияновской особенностью кажется мне и артистизм, с каким он даже в стихах сугубо “пейзажных”,
не нарушая плавного, естественного движения лирического образа, заставляет его выводить на “орбиту” сложную, философски “напряженную”мысль. Но мысль эта никогда не рвет, что называется, “полотна”: пейзаж, за очень редким исключением, так и остается пейзажем, не превращаясь в аллегорическую условность даже тогда, когда условность эта задана …»
Творческий союз между А. Сагияном и переводчиком его произведений на русский язык А. Тарковским был очень плодотворным. Все переводы были сделаны Тарковским с подстрочников, где он сумел уловить неповторимое своеобразие лирики армянского поэта.
В переводах Тарковского отразились философское мышление Сагияна, глубина его мыслей и чувств, нравственные и духовные ценности, свидетельствующие о высших идеалах и богатстве поэтической души поэта.
Так, в переводе стихотворения «Пускай погаснет свет во взоре», Тарковскому удалось воссоздать мироощущение поэта, стремящегося перенять у природы ее величие, силу и вечность:
Թող աչքերիս լույսն էլ մարի,
(Пускай погаснет свет во взоре.)
Միայն ﬕտքս փոխվի բառի,
(Но только бы слова, как сеть,)
Հաﬔրգի ﬔջ այս աշխարհի
(Держали мысль, и петь, и в хоре)
Չհամրանամ, չհամրանամ:
(Не онеметь, не онеметь.)
Փոշի դառնամ բարձունքներում,
(Скатиться бы слезой пролитой,)
Հալվեմ ես իմ արցունքներում,
(Упасть бы птицею подбитой,)
Միայն կյանքի մանրուքներում,
(Но только бы в неволе быта)
Չմանրանամ, չմանրանամ:
(Душой не тлеть, душой не тлеть.)
Թող ծանրանամ հոգսի բեռով,
(Пускай меня согнет работа.)
Եվ ներշնչված ﬓամ նորով,
(Годам забот не будет счета,)
Կյանքի վրա ոչ ﬕ օրով
(Но только бы в часы полета)
Չծանրանամ, Չծանրանամ:
(Не тяжелеть, не тяжелеть.)
Ապրեմ այսպես հազար տարի,
(И жить веками, жить веками,)
Բախվեմ հազար ժայռ ու քարի,
(Сшибаться грудь о грудь с горами,)
Շնչեմ հազար հողմ ու քաﬕ
(Дышать ветрами, встретить пламя,)
Եվ ամրանամ, և ամրանամ.
(Гореть, и крепнуть, и сгореть).
В соответствии с оригиналом стихотворения Тарковский верно передал печальное настроение Сагияна, находящегося под воздействием изменяющейся погоды: / Холод твой, как моя печаль /,
/ Вдоль ущелья мой вздох приглушенный /.
В целом, перевод Тарковского соответствует смыслу и стилю оригинала и на русском языке, не уступает стихотворению также и своим выразительным звучанием.
Патриотические чувства поэта воссозданы Тарковским в стихотворении «Оровел»*, посвященном песне пахарей, доставшейся ему в наследство от дедов. На русском языке стихотворение звучит так:
Իմ մանկությունը վաղուց կորել է,
(Ушло в туман воспоминаний детство,)
Վաղուց դարձել է հեքիաթ ու հուշ,
(И луч его, как сказка, догорел,)
Բայց երբ հնչում է ձեր հորովելը,
(Но принял я ваш оровел в наследство,)
Կրկին մանուկ եմ դառնում քնքուշ:
(И сказку воскрешает оровел.)
Սրտագին երգերն ինձ ﬕշտ թովել են,
(О, сколько раз для прямодушной песни)
Հրճվանք են տվել ինձ թևավոր,
(Я покидал предел забот и дел,)
Բայց նվիրական ձեր հորովելը
(Но нет напева чище и чудесней,)
Բոլոր երգերից ջինջ է ու խոր:
(Чем ваш, землей пропахший, оровел.)
Ես աﬔնքի չափ կյանքը գովել եմ
(И я в ладу с судьбою, как другие,)
Ու հաշտ եմ ապրել իմ բախտի հետ,
(Во славу жизни много песен спел,)
Ա՜խ, հայրենաշունչ ձեր հորովելը
(Но с чем сравнить мне звуки дорогие)
Из приведенного примера можно заключить, что тематическая близость поэзий Сагияна и Тарковского вдохновляла русского поэта на переводы, которые являются синтезом поэтического таланта самого поэта и переводчика.
Стоит у бездны на краю,
Обдумывая действо,
И смотрит на семью свою,
На гордых гор семейство.
На мир, прогретый солнцем весь,
На облака, на реки –
На мир, который был и есть
Арменией вовеки.
Материал подготовила: Марина Галоян
