Онлайн
Художница Джорджия О’Киф прожила без малого целый век. Перед ее глазами прошли самые насыщенные событиями годы конца XIX – начала XX столетия. Это было время войн и революций, открытий и изобретений, отчаянной борьбы за права женщин, чернокожих и секс-меньшинств. Но О’Киф не писала картин на злободневную тематику и не преследовала цель бросить кому-либо вызов своими работами. Она просто рисовала то, в чем видела красоту – и в окружающем мире, и в самой себе.
На первый взгляд жизнь Джорджии О’Киф может показаться мало насыщенной событиями и даже скучной. Ведь за ней не числилось ни скандальных перформансов, ни экстравагантных выходок. Все, чего она хотела – это рисовать.
«Я буду художницей!»
Именно так безапелляционно Джорджия заявила в детстве, неожиданно даже для себя самой. Эти слова, которые можно было бы посчитать детскими фантазиями, и определили всю дальнейшую жизнь О’Киф. Нужно отдать должное ее родителям – они постарались дать девочке необходимое образование, не считая, что она «перебесится» и остепенится.
Джорджия Тотто О’Киф была вторым ребенком и первой девочкой среди семерых отпрысков Фрэнсиса О’Кифа и Иды Тотто О’Киф. Она родилась на большой молочной ферме в Висконсине, но в 1902 году ее пришлось продать, и семья переехала в Уильямсбург (Вирджиния). Ида считала, что все ее дети должны обзавестись достойным образованием, чтобы иметь все шансы получить в будущем хорошую работу и обрести финансовую независимость.
Джорджия очень скучала по живой природе и необъятным просторам, среди которых она выросла. Но жизнь в городе давала ей массу перспектив для художественной карьеры. Частные уроки живописи девушка начала получать еще в Висконсине, а после окончания школы перебралась в Чикаго и поступила в Институт искусств. Амбициозные планы пришлось отложить из-за свирепствовавшего тогда в США тифа. Джорджия несколько месяцев боролась с болезнью, и за это время успела поменять свои планы. После выздоровления девушка отправилась в Нью-Йорк и начала учиться в Лиге студентов-художников.
Нью-Йорк, Нью-Йорк…
Это место стало знаковым в жизни Джорджии О’Киф. Здесь она начала свою художественную карьеру, здесь же спустя несколько лет прославилась, и здесь она встретила свою любовь.
Джорджия в объективе Альфреда Стиглица
Альфред Стиглиц был не только талантливым фотографом, но и большим ценителем искусства. В 1916 году коллега Анита Поллитцер показала ему несколько рисунков своей подруги, выполненных углем. Увидев их, Стиглиц сказал: «Наконец-то! Женщина на бумаге!». И выставил работы О’Киф в своей галерее, о чем художница, работавшая тогда преподавателем живописи в техасском колледже, даже не подозревала.
Узнав, что рисунки были представлены публике без ее ведома, рассерженная Джорджия приехала в Нью-Йорк, встретилась со Стиглицем и потребовала, чтобы он убрал ее работы с выставки. Однако фотографу удалось ее переубедить. К моменту, когда О’Киф уехала, Стиглиц был уже совершенно очарован не только ее картинами, но и ею самой.
В 1917 году Стиглиц организовал первую персональную выставку Джорджии О’Киф. А спустя год, перенеся «испанку» и оставшись без работы, Джорджия поддается уговорам Альфреда и окончательно перебирается в Нью-Йорк, чтобы начать новую жизнь в качестве знаменитой художницы, музы и возлюбленной Стиглица.
Джорджия О'Киф и Альфред Стиглиц
Следующие несколько лет Джорджия и Альфред были неразлучны. Их не смущала ни разница в возрасте в 23 года, ни тот факт, что Стиглиц ради О’Киф бросил жену. Джорджия наконец-то получила возможность постоянно писать, она была любима и совершенно счастлива. А Стиглиц фотографировал ее, словно одержимый. В период с 1918 по 1937 год он сделал более трех сотен портретов О’Киф. Альфред маниакально документировал каждую часть ее тела и лица, особенно восхищаясь ее руками. Скандальная выставка в 1921 году, на которой зрители увидели фотопортреты обнаженной Джорджии, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения жены Стиглица, и она подала на развод. В 1924 году, став, наконец, свободным человеком, Альфред предложил возлюбленной руку и сердце.
В тот же период О’Киф впервые начала писать свои громадные цветы. Джорджия писала цветы с натуры, увеличивая их в сотни раз, чтобы передать свое восхищение несокрушимой силой природы, скрытой в самой душе такого маленького и недолговечного растения. Для своих работ О’Киф чаще всего выбирала очень нежные и фактурные цветы: каллы, ирисы, маки, дурман и петунии. Муж позволил ей полностью сосредоточиться на работе, взяв на себя организацию выставок и продажу картин. В 1928 году он продал шесть ее картин с каллами за фантастическую для того времени сумму – 25 тысяч долларов.
Джорджия О'Киф. Две каллы на розовом, 1928г
До конца своих дней Альфред оставался самым преданным поклонником Джорджии, хотя семейная жизнь с ним мало напоминала сказку. Ради него О’Киф отказалась от мысли стать матерью, поскольку Стиглиц твердил ей, что главное ее предназначение – писать.
Джорджия О'Киф. Дурман (Белый цветок №1), 1932г
Несмотря на преклонение перед ее талантом, Альфред завидовал славе Джорджии. Закончилось все тем, что Стиглиц завел любовницу – ею стала молоденькая ученица фотографа Дороти Норман, которая просто молча его обожала. Этот роман стал серьезным ударом для О’Киф, и она нашла утешение в постоянных поездках. В 1929 году художница отправилась в Нью-Мексико в поисках вдохновения и душевного равновесия. А получилось так, что в этом путешествии она нашла свой дом.
Джорджия О'Киф. Черный ирис III, 1926г
Беспризорная земля
С первой поездкой Джорджии в Нью-Мексико ее картины изменились, сохранив при этом узнаваемый индивидуальный стиль. Другими стали объекты, которые рисовала художница. Одной из первых и самых известных «пустынных» работ стало полотно «Череп коровы: красный, белый и синий» (1931), в котором О’Киф использовала очень популярное тогда сочетание цветов американского флага.
Джорджия О'Киф. Череп коровы: красное, белое, синее, 1931г
О’Киф стала бывать здесь каждое лето, пополняя коллекцию сухих веток, камней и костей животных. Зимы она по-прежнему проводила в Нью-Йорке, не в силах прекратить мучительные отношения с мужем, хотя они уже и не жили вместе. Стиглиц эгоистично и собственнически удерживал рядом с собой обеих любимых женщин. Для О’Киф эти изматывающие отношения закончились печально – она на три месяца попала в лечебницу с нервным срывом и надолго прекратила писать.
Полностью оправившись и вернувшись к работе, художница снова отправилась в Нью-Мексико – теперь уже совершенно точно зная, что когда-нибудь она будет жить здесь. О’Киф приезжала сюда весной и оставалась до глубокой осени, не прекращая писать, а Стиглиц тем временем выставлял все новые и новые ее работы. В1940 году Джорджия купила маленький домик на Ранчо Призраков, который позже стал ее постоянным пристанищем.
Джорджия О'Киф. Восточные маки, 1928г
В 1946 году Стиглиц перенес очередной удар, после чего впал в кому. О’Киф срочно прилетела в Нью-Йорк и оставалась у постели мужа до последней минуты. Его прах художница отвезла на Лейк-Джордж, где находилась их летняя резиденция, и похоронила у подножия высокой ели.
В 1949 году О’Киф окончательно перебралась на Ранчо Призраков. Она обставила свой дом грубой деревянной мебелью, украсила столь любимыми ею черепами, камнями и индейскими ковриками – так, что он казался продолжением окружающей природы. Несмотря на свою бесконечную любовь к Нью-Мексико, Джорджия постоянно путешествовала. И одним из последних источников вдохновения для нее стали захватывающие дух виды из иллюминатора самолета. В 60-х годах она написала серию картин «Над облаками», передавая свое восхищение облачным ковром, устремляющимся в бесконечность.
В конце 1960-х здоровье О’Киф стало стремительно ухудшаться, и уже к 1971 году она практически перестала видеть. Художнице пришлось полностью прекратить писать. Джорджия стала заниматься скульптурой, в чем ей помогал молодой гончар Хуан Гамильтон, ставший в последние годы ее компаньоном и ближайшим другом.
Джорджия О’Киф умерла 6 марта 1986 года в Санта Фе в возрасте 98 лет, оставив после себя более двух тысяч картин и рисунков. «Когда я думаю о смерти, - говорила она, - то жалею лишь о том, что больше не смогу увидеть эту прекрасную страну. Разве что индейцы говорят правду, и моя душа будет бродить здесь и после того, как я уйду».
По материалам artchive.
