Онлайн
Паруйр Севак был больше, чем поэт. Больше, чем талантливый поэт. Он служил эталоном, мерилом прямоты и честности. Не случайно в конце 1980-х, когда пришедшие на митинг толпы жаждали услышать мнение робко молчавшей интеллигенции, люди говорили друг другу: «Эх, был бы жив Севак, он бы точно сказал, как теперь быть». Таким его помнят, знают и сейчас — человеком, по природе своей умеющим говорить, нет, кричать одну только правду и готовым нести за нее ответственность.
И всего нежней и дороже
Паруйр был единственным ребенком в семье Казарян, в 1915 году вынужденно перебравшейся из Османской Турции в закавказскую Армению. Мальчик очень рано проявил свои способности. Всего пяти лет от роду он бегло читал, умел писать, а его любимым местом была школа села Чанахчи, куда он часто приходил наблюдать, как занимаются дети постарше. Вот местный учитель и предложил родителям отдать сына в школу на год раньше обычного. Все годы в школе он проучился на отлично, но явное предпочтение отдавал литературе. Он буквально глотал книги одну за другой, что серьезно беспокоило мать. В деревне все судачили о деде Паруйра, который тоже очень много читал, отчего, по глубокому убеждению односельчан, в конце концов и сошел с ума. Дед рассказывал всем о том, что придет время, и «машины, похожие на белых голубей, взмоют в небо, по ниткам пойдет электричество, а в каждом доме будут кнопки, нажав на которые можно будет зажечь свет». Вот мать и боялась, что участь сумасшедшего ждет и ее единственного сына. Но Паруйра оторвать от чтения было невозможно. Более того — в одиннадцать лет он стал сам писать стихи.
Естественно, у Паруйра даже не возникло вопроса, куда поступать после школы: конечно, на отделение армянского языка и литературы филологического факультета ЕГУ. Парадоксально, но глубокое, профессиональное знакомство с литературой в первые годы учебы в университете привело к тому, что у юноши опустились руки: он решил, что после Чаренца ему в поэзии делать нечего, нужно бросать писать стихи и заниматься только наукой. «Все мои стихи были похожи друг на друга, и я решил, что Поэтом мне не быть. Но подсознание кричало: «Быть!» — рассказывал Севак. И еще: «Наверное, Чаренц убил меня, но убил с тайным намерением позже воскресить».
Севак у родителей в деревне. 1953г
Его первым серьезным шагом в поэзии принято считать стихотворение «Быть или не быть» (1942 г.). Тогда только началась Великая Отечественная война, и этот вопрос стоял перед всей страной. Стихотворение было необычным по манере письма и сильно отличалось от всего, что поэт писал раньше. Первые его стихи вышли в свет случайно: они попали в руки Рубена Зарьяна, бывшего в те годы редактором журнала «Советская литература» (в дальнейшем — журнал «Советакан грох»). Стихи Рубену понравились, и он решил дать их в печать. Позже, когда Паруйр снова собрался публиковать свои стихи, Зарьян посоветовал ему вместо фамилии Казарян взять звучный псевдоним. Паруйру всегда нравился западноармянский поэт Рубен Севак (настоящая фамилия — Чилинкирян), погибший во время геноцида в Турции, и он дерзнул позаимствовать его псевдоним. Как показало время, чтобы еще больше прославить его.
Я еще удивлю этот атомный век
После окончания университета Паруйр поступил в аспирантуру Академии наук Армении. Во время учебы в университете и аспирантуре в Ереване он слушал лекции Грачья Ачаряна, Манука Абегяна, Арсена Тертеряна, Григора Гапанцяна, Карапета Мелик-Оганджаняна. Севак был неутомим. Ему все время хотелось учиться, постигать новое. И хотя к концу сороковых он уже выпустил свой первый сборник «Бессмертные повелевают» и имя его уже было на слуху, он неожиданно для многих уехал в Москву и поступил в Литературный институт им. Горького. «Ты знаешь, сколько тут театров?.. А концертных залов, библиотек, музеев, выставок, литературных вечеров? Не перечислить! Каждое из этих учреждений — еще один институт. Помимо этого, еще и русский народ, и русский язык, который надо по-настоящему изучить… Все это вместе называется Москва. Мы у всей Москвы должны учиться, дорогой… Теперь ты понял, почему я здесь?» — говорил он одному из друзей.
Только за первый год жизни в Белокаменной он успел посмотреть весь репертуар Большого и Малого театров. Его часто можно было видеть в Колонном зале Дома Союзов, в концертном зале имени Чайковского, в Центральном доме литераторов. Своими глубокими познаниями в музыке, театре, литературе, изобразительном искусстве он удивлял всех. При этом он легко абстрагировался от окружающего. «Если необходимо, — признавался Севак, — могу писать стихи в доме, в котором играют свадьбу». Однажды Паруйру поручили написать реферат на тему «Горький и фольклор». Времени на работу дали очень мало, но он все же ознакомился со всеми произведениями Горького и подготовил такой реферат, что преподаватели и сокурсники единодушно оценили его как кандидатскую диссертацию. Он читал везде — в метро, электричке, на автобусной остановке. Сэлинджер, Хемингуэй, Сартр, Фолкнер, Стейнбек… Но чтение книг не было досужим времяпрепровождением, а серьезным занятием, а еще точнее — страстью. Паруйр отлично учился по всем предметам. После окончания института остался на кафедре работать старшим преподавателем армянского языка. Он очень внимательно и заботливо относился к подающим надежды и скромным людям — начинающим поэтам, одаренным студентам. При этом был нетерпим к бездарным и навязчивым. «Ты хочешь знать мое откровенное мнение? Так вот оно: ты импотент, скопец, а в литературе нет места оскопленным мужчинам!» — взорвался однажды Севак, когда кто-то пришел к нему без приглашения, в очередной раз требуя мнения о своих произведениях. Но именно за искренность и прямоту его любили — даже те, кого он критиковал.
В начале 1950-х он сблизился со своей будущей женой, Ниной Менагаришвили, а в 1953-м они поженились. Нина окончила в Москве аспирантуру и готовилась к защите диссертации. Светловолосая, белокожая, с румянцем на щеках, простая и непосредственная, она сразу располагала к себе людей. В московской квартире поэта часто собирались друзья: хлебосольная Нина приглашала их и угощала вкусными блюдами грузинской и армянской кухни. Паруйр же всем напиткам предпочитал трехзвездочный армянский коньяк. В браке с Ниной у Севака родилось двое сыновей — Армен и Корюн.
В рабочем кабинете с женой Ниной
Жизнь в Москве была насыщенной. Встречи с интересными людьми, выступления, семинары. Паруйр даже начал писать роман, который однажды решил показать друзьям. «Он принес стопку блокнотов, положил на стол. Обложки точно жемчугом усеяны — таким красивым почерком только Паруйр писал. На первом из блокнотов выведен заголовок романа: «Аманамеч». Он начал читать. Роман захватил нас с первых страниц. Перед нами была деревня со своим образом жизни, со своими былями и небылицами, с плачем и смехом. Прототипами героев послужили односельчане, он изучил их досконально, поскольку жил с ними бок о бок. И создал очень интересные характеры. Роман был сдобрен юмором, который порой сгущался, принимая убийственную окраску. Немало было в нем лирических отступлений и чудесных описаний горной природы… С того дня прошло более тридцати лет, многое позабылось, но помнится, что чтение продлилось до полуночи, что мы горячо одобрили новую работу своего друга. Возможно, сегодня кое-что в романе выцвело и нуждается в пересмотре, но я и теперь убежден: если бы Паруйр не погиб, армянская проза обогатилась бы новым «Панджуни»…» — вспоминает поэт Вардгес Бабаян — один из друзей Севака, с которым они вместе учились в Москве.
Паруйр Севак с Морисом Поцхишвили и Джаншугом Чарквиани
Продолжение следует…
Из архива Музея литературы и искусства им. Е. Чаренца
Источник – imyerevan.com.
