Онлайн
Сам Марсель Марсо называл его гением пантомимы и «великим поэтом движения», Владимир Высоцкий считал его талантливым артистом и своим другом, чешские журналисты писали, что это клоун «с осенью в сердце». Это был единственный в СССР клоун-лирик, интеллектуал, романтик и философ – Леонид Енгибаров. Он не считал своей главной задачей рассмешить людей, для него куда важнее было заставить их задуматься. Многие не воспринимали такого подхода, Никулин сначала его критиковал, а позже признал уникальность его таланта. В 29 лет он стал лучшим клоуном Европы, а в 37 безвременно скончался от разрыва сердца.
Енгибаров разрушил традиционные представления о клоунах – он выступал без яркого грима, красного носа и рыжих париков. За все выступление он не произносил ни слова, но молчание было красноречивей любых слов. Сначала его репризы не имели шумного успеха – зрители приходили в цирк развлекаться и смеяться, и мало кто мог оценить щемящие лирические постановки. Клоун-философ разочаровывал публику.
Даже Юрий Никулин не сразу смог оценить его уникальный талант. Позже он вспоминал: «Когда я увидел его в первый раз на манеже, мне он не понравился. А спустя три года, вновь увидев его на манеже Московского цирка, я был восхищен. Он потрясающе владел паузой, создавая образ чуть-чуть грустного человека, и каждая его реприза не просто веселила, забавляла зрителя, нет, она еще несла и философский смысл. Енгибаров, не произнося ни слова, говорил со зрителями о любви и ненависти, об уважении к человеку, о трогательном сердце клоуна, об одиночестве и суете. И все это он делал четко, мягко, необычно».
Международное признание Енгибаров заслужил в достаточно раннем возрасте – всего в 29 лет он стал лучшим клоуном Европы, когда на Международном конкурсе клоунов в Праге он получил первую премию – кубок Э. Басса. После этого и на родине его ждал успех: Енгибаров выступал не только в цирке, но и на эстраде с «Вечерами пантомимы», снимался в кино, много гастролировал.
Енгибаров дружил с Высоцким, Марина Влади в книге «Владимир, или Прерванный полет» называла его одним из самых любимых артистов поэта и так о нем сама отзывалась: «Он молод, в нем все прекрасно. Он тоже своего рода поэт, он заставляет смеяться и плакать публику – и детей и взрослых. Этот волшебник украл пальму первенства у стареющего Олега Попова и других традиционных ковровых клоунов. Он работает в минорных тонах. Никаких тортов с кремом в лицо, красных носов, полосатых штанов, огромных ботинок. Разбивая тарелки, он переключает публику с бешеного хохота на полную тишину, а потом удивляешься, что у тебя стоит ком в горле, – и вот уже люди вынимают носовые платки, чтобы украдкой вытереть слезы».
Перед смертью ему удалось осуществить мечту – создать эстрадный театр пантомимы. Наверняка Енгибаров реализовал бы еще множество креативных проектов, но он не смог пересечь роковой для многих творческих людей рубеж – 37 лет. Знаменитый клоун, один из лучших в СССР, скоропостижно скончался от разрыва сердца.
Высоцкий тяжело переживал его уход. Марина Влади вспоминала: «Однажды тебе звонят, и я вижу, как у тебя чернеет лицо. Ты кладёшь трубку и начинаешь рыдать, как мальчишка, взахлёб. Я обнимаю тебя, ты кричишь: «Енгибаров умер! Сегодня утром на улице Горького ему стало плохо с сердцем, и никто не помог – думали, что пьяный!». А спустя 8 лет в тот же день – 25 июля – скончался и сам Высоцкий.
***
ЕНГИБАРОВУ - ОТ ЗРИТЕЛЕЙ
Шут был вор: он воровал минуты -
Грустные минуты, тут и там, -
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке между номерами
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
Иногда в дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован -
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: "Да разве это клоун!
Если клоун - должен быть смешной!"
Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
"Вышел на арену, так смеши!"-
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы опять в сомненье - век двадцатый:
Цирк у нас, конечно, мировой, -
Клоун, правда, слишком мрачноватый -
Невеселый клоун, не живой.
Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал -
Горе наше брал он на себя.
Только - балагуря, тараторя, -
Все грустнее становился мим:
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы -
Шут сгибался в световом кольце, -
Делались все горше пантомимы,
И морщины глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас -
Будто обезболивал нам роды, -
А себе - защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
Ах, как нас прекрасно обокрали -
Взяли то, что так мешало нам!
Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая свое.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами ее.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы - вот нам и смешно.
Вдруг - весь рой украденных мгновений
В нем сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь - и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего - и сломана спина.
Зрители - и люди между ними -
Думали: вот пьяница упал...
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался - и переиграл.
Он застыл - не где-то, не за морем -
Возле нас, как бы прилег, устав, -
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперед неукротимо,
Но успев склониться перед ним.
Этот трюк - уже не пантомима:
Смерть была - царица пантомим!
Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут. Он воровал минуты -
Грустные минуты у людей.
Многие из нас бахвальства ради
Не давались: проживем и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно - на руках...
Сгинул, канул он - как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?..
Только я колпак ему - придумал, -
Этот клоун был без колпака.
Владимир Высоцкий, 1972г
По материалам kulturologia.
