Онлайн
Могла ли дочь витебских торговцев ювелирными изделиями, девочка из приличной еврейской обеспеченной семьи, найти себе достойного супруга? Без сомнения — могла, и даже должна была. Но Бася-Рейза Розенфельд рассудила по-своему.
Белла Розенфельд
Она влюбилась в бедного художника Моисея Сегала и отдала ему свое сердце. Никуда не спеша, получала образование, писала любимому письма — и ждала, когда он наконец-то вернется в родной Витебск. Она верила: именно он — тот единственный, который ей нужен, этот «живописный молодой человек, лет 25, со странными широкими глазами, смотрящими из-под буйных кудрей», и второго такого не будет.
Марк Шагал
Две революции, две войны, бедность и богатство, частые переезды — Белла Розенфельд, верная Муза и жена Марка Шагала, была рядом с ним почти 30 лет. Его Ангел, символ любви во всех его картинах, нежная, умная, красивая Белла понимала Шагала как никто другой, и принимала его таким, каким он был. Ни одна картина не была закончена без ее одобрения, ей художник поклонялся, ее любил так, как никого после, до конца своей долгой жизни.
Несмотря на известные биографические данные, разница в возрасте между Марком и Беллой составляла всего два года: Шагал родился 7 июля 1887 года, а Белла — 14 декабря 1889-го, а не 1895 года, как считали многие искусствоведы. Оба росли в одно и то же время в Витебске, городе на окраине черты оседлости, которую в XVIII веке Екатерина II определила для еврейского населения. Город десятков христианских церквей и синагог, как называл его Илья Репин — «русский Толедо», — Витебск дал приют тысячам евреев, которые составляли более половины его населения. В этом городе, смотревшем с высоких берегов в быструю Двину, говорившем на идиш и закрывающим двери контор и магазинов по субботам, родились оба героя нашего рассказа.
Марк Шагал. Вид из окна. Витебск, начало ХХ века
Маленький Мойша Сегал жил в районе Песковатики, на бедной окраине, которая недалеко ушла от деревни — там среди кособоких деревянных домишек разгуливали куры и козы. Купцы Розенфельды отдавали свою дань витебскому образу жизни: живя в центре, будучи торговцами ювелирными украшениями, они держали в сарае корову, которую всенепременно брали с собой на дачу. Притом Витебск был достаточно крупным городом. Здесь было несколько театров, городской симфонический оркестр, и здесь же работала единственная на всю черту оседлости художественная школа, которую основал Юдель (Иегуда) Пэн.
Марк Шагал. Лавка, 1911г
Принадлежа к разным сословиям, и Мойше, и Башенька росли в атмосфере любви. Молодая и энергичная Фейга-Ита Сегал обожала своего первенца, изливая на него всю любовь, которая была не сильно-то востребована ее степенным и спокойным мужем Хацкелем. «По мечтательности уродился я в мать» — писал Шагал сестрам в 1912 году. Внимание, любовь, лакомый кусочек — Фейга-Ита всегда баловала своего Мойше, голубоглазого, кудрявого красавчика, невольно выделяя его из девяти своих отпрысков. Эта глубокая внутренняя связь с матерью навсегда останется с Шагалом, а глубинная «женская» нота будет звучать в его картинах. Мать — энергия и движение, первая половина его жизни; отец — задумчивость и размеренность, которые пришли к Шагалу в зрелые годы.
Марк Шагал. Мать у печи, 1914г
Деловая и расчетливая, вечно озабоченная делами ювелирного магазина, мадам Фрида Розенфельд по-своему любила младшую дочь — восьмого по счету ребенка в семействе. И если она не так явно это показывала самой Башеньке, то уж точно не запрещала мужу и домашним всячески баловать девочку.
Семья Розенфельдов, 1909 год
Жизнь обеих семей вращалась вокруг религиозной жизни, обычаев, традиционных трапез и праздников еврейского календаря. Любовь к людям и животным, песня и танец, радость и интуитивное общение с Богом — все это присутствовало в жизни хасидов, приводя человека и природу в состояние внутренней гармонии. Через годы Марк привнес все это в свои картины, Белла — в семейную жизнь.
Марк Шагал. Суббота, 1910г
В гимназии, куда его устроила за взятку мать, Шагал был первым только по двум предметам — геометрии и рисованию. Свое художественное образование он начал в художественной школе Юделя Пэна. Академизм и натурализм, которым был привержен учитель, Шагала совсем не вдохновляли. Тем не менее, Пэн брал со своего талантливого ученика плату лишь два первых месяца обучения. Шагал бунтовал — цветом, линией, штрихом, композицией. Он еще не понимал, как надо, но точно знал, как не хочет рисовать. От жанровой архаики Пэна юный Шагал шел к своей собственной театральной выразительности и одухотворенности еврейского быта.
Юдель Пэн. Портрет Марка Шагала, 1914г
Тем временем Белла прилежно осваивала французский и немецкий языки в Алексеевской гимназии для девочек, которую закончила с серебряной медалью. Это давало еврейской девушке возможность продолжить обучение в Москве или Санкт-Петербурге. В 1900 году после перерыва были вновь открыты Московские высшие женские курсы, которые также назывались «курсы Герье» — по фамилии их основателя и директора, историка, профессора Московского университета Владимира Ивановича Герье.
В 1907 году две подруги, выпускницы витебской Алексеевской гимназии — Тауба Брахман и Бася Розенфельд — подали прошение о принятии их на курсы Герье. Басе был интересен историко-философский факультет, где она специализировалась на русской литературе, изучала психологию и логику, историю философии. Стоило обучение 100 рублей в год — родители Баси могли себе позволить такие расходы. Очевидно, тогда же Бася превратилась в Берту, а еще позже — в Беллу, Тауба Брахман стала Теей, а Мойша Сегал — Моисеем Шагалом: многие молодые евреи в начале века старались переиначить свое имя «на русский лад», чтобы не особенно выделяться.
Тея Брахман (слева) и Белла Розенфельд
Подруга Беллы, дочь витебского аптекаря Тея Брахман свои документы отозвала и уехала в Санкт-Петербург, где поступила на Бестужевские курсы. С Шагалом Тея познакомилась еще в Витебске — связующим их звеном стал Виктор Меклер, одноклассник-гимназист Шагала, начинающий художник. Когда Шагал и Меклер приехали в столицу, знакомство возобновилось. Тея стала «третьим романом» Шагала — и его натурщицей. «Весёлая, общительная, готовая петь без умолку. Шуточки у нее хлесткие, сочные. И за это ее только больше любят. Тее нравится компания мальчишек, она то целует ребят в губы, то дерётся с ними. К девушкам же относится с нежностью. Может часами любоваться длинной шеей или красивыми руками… Есть ли что-нибудь, чего Тея не умеет? Она играет на пианино, в карты, говорит по-немецки, знает наизусть поэтические новинки. И сама пишет. В пространных посланиях на исписанных со всех сторон листках, которые я от нее получала, всегда были последние стихи», — вспоминала Белла Шагал о своей подруге в книге «Горящие огни».
Марк Шагал. Обнаженная в цветах, 1913г
С будущей женой Марк Шагал познакомился в 1909 году, в Витебске, куда приехал на побывку из Санкт-Петербурга. Первая встреча произошла в доме их общей подруги Теи Брахман. Белле было 19 лет, ему только исполнилось 22. Сам Шагал так рассказывал об этом в своей книге «Моя жизнь»:
«…эта некстати явившаяся подруга, ее мелодичный, как будто из другого мира, голос отчего-то волнует меня.
Кто она? Право, мне страшно. Нет, надо подойти, заговорить.
Но она уже прощается. Уходит, едва взглянув на меня.
Мы с Теей тоже выходим погулять. И на мосту снова встречаем ее подругу.
Она одна, совсем одна.
С ней, не с Теей, а с ней, должен я быть, — вдруг озаряет меня!
Она молчит, я тоже. Она смотрит — о, ее глаза! — я тоже. Как будто мы давным-давно знакомы, и она знает обо мне все: мое детство, мою теперешнюю жизнь и что со мной будет; как будто всегда наблюдала за мной, была где-то рядом, хотя я видел ее в первый раз.
И я понял: это моя жена.
На бледном лице сияют глаза. Большие, высокие, черные! Это мои глаза, моя душа.
Тея вмиг стала чужой и безразличной. Я вошел в новый дом, и он стал моим навсегда»…
Марк Шагал. Невеста с веером, 1911г
«Я не смею поднять глаза и встретить его взгляд. Его глаза сейчас зеленовато-серые, цвета неба и воды. Я плыву в них, как в реке», — писала Белла в своих воспоминаниях.
Марк Шагал. Автопортрет за мольбертом, 1914г
Год спустя Марк и Белла стали женихом и невестой. Розенфельды были против этого союза — и Шагалы с их небольшой лавкой не ровня купцам с двумя магазинами, и зачем это будущий зять щеки румянит — странно это, и занятие у него сомнительное, и картины странные… Но Белла уже выбрала себе пару, и настояла на своем. Наверняка приводила в пример старшую сестру Хану, социал-демократку, которая вышла замуж за большевика и тем самым «пробила» дорогу младшей — Белле было на кого кивать и гнуть свою линию. И вроде бы дело шло к свадьбе, но Шагалу все как-то было тоскливо и то ли страшно, то ли тревожно… Отложив дела матримониальные «на потом», Марк уезжает в Санкт-Петербург — учиться у Леона Бакста, а оттуда — в Париж.
Марк Шагал. Автопортрет на зеленом, 1914г
«Париж, ты мой Витебск!», — восклицает Шагал. Больше нет никакого стеснения, никаких попыток быть похожим на кого-то. Цветовые симфонии пылают на его картинах, все серое, коричневое, унылое — в прошлом. Приходит успех, художника замечают, его имя все чаще звучит в творческих кругах Парижа.
Марк Шагал. Арочный мост и Эйфелева башня, 1911г
А что же Белла? Проведя, как обычно, летние каникулы с матерью за границей, Белла вернулась в Москву продолжать обучение. Помимо Высших женских курсов, ее привлекала сцена, так что она пошла на актерские курсы в студию Станиславского. Литературные амбиции удовлетворялись сотрудничеством с московской газетой «Утро России».
Больше половины слушательниц Высших женских курсов, девушки из небогатых семей, не выдерживали бытовых лишений или трудностей учебы. Некоторые не имели достаточно средств, чтобы заплатить за обучение — таких отчисляли без долгих разговоров, особенно девушек еврейского вероисповедания. Белла выдержала все. Она сдала последние экзамены в ноябре 1913 года, в феврале 1914-го защитила кандидатское сочинение и получила диплом.
Марк Шагал. Обрученные и Эйфелева башня, 1913г
Все эти годы Марк и Белла переписывались. «Если бы я, дорогая Белла, писал бы письма, как настоящий писатель — я бы тогда безусловно их рисовал. Я стыжусь слов. Всякий раз должен их исправлять. Но душа требует писать тебе, чтоб ты мне ответила и писала обо всем, обо всем…» — страдал Марк, царапая слова на бумаге.
Продолжение следует…
