Онлайн
История одной из самых известных картин Врубеля — «Девочки на фоне персидского ковра» о том, как дочь ростовщика стала моделью художника и о том, как сложился странный сюжет. Несмотря на обилие деталей, он так и не раскрывается зрителю.
Как все картины Михаила Врубеля, «Девочка на фоне персидского ковра» привлекает и озадачивает зрителя. Взгляд? Наряд? Цвета? Антураж? Что из этого смутило гарантированного, по мнению Врубеля, покупателя – отца девочки?
Михаил Врубель. Автопортрет, 1889 г
Современники называли его странным творцом искусства, «близкого по природе ночным сновидениям». Сам художник уверял, что его никто не понимает: картины продавались за гроши, а некоторые, как «Девочка на фоне персидского ковра», вообще уходили в уплату долга. К моменту создания «Девочки», тридцатилетний Врубель, недавний слушатель Императорской Академии художеств в Петербурге, жил в Киеве, куда приехал в 1884-м по приглашению Адриана Прахова: профессор искал мастера «для выполнения монументальных живописных работ в Кирилловской церкви». О своем знакомстве с Врубелем, которое состоялось именно в тот период, рассказал в воспоминаниях Леонид Ковальский — один из его учеников по киевской рисовальной школе Николая Мурашко, где Михаил Александрович преподавал некоторое время.
«Зрелище было более чем необыкновенное: на фоне примитивных холмов Кирилловского за моей спиной стоял белокурый, почти белый блондин, молодой, с очень характерной головой, маленькие усики тоже почти белые. Невысокого роста, очень пропорционального сложения, одет… весь в черный бархатный костюм, в чулках, коротких панталонах и штиблетах. Так в Киеве никто не одевался, и это-то и произвело на меня должное впечатление. В общем, это был молодой венецианец с картины Тинторетто или Тициана, но это я узнал много лет спустя, когда был в Венеции. Теперь же на фоне кирилловских холмов и колоссального купола синевы киевского неба — появление этой контрастной, с светлыми волосами, одетой в черный бархат, фигуры было более чем непонятным анахронизмом».
С задачей — росписью Кирилловской церкви — Михаил Александрович справился на отлично.
Михаил Врубель. Пророк Моисей. Фреска в Кирилловской церкви в Киеве, 1885г
В Киев он вернулся и после поездки в Италию, куда отправился осенью 1884-го. Однако не только красота городских пейзажей и деловые обязательства влекли его обратно: молодой маэстро был влюблен в супругу Прахова — Эмилию. О сокровенном «душевном деле», не называя имени дамы, он не раз намекал в письмах к сестре. К слову, именно эта женщина послужила прообразом лика написанной им Богоматери. Чувства Врубеля остались без взаимности, а сама история вызвала «охлаждение» в отношениях с Адрианом Праховым.
Михаил Врубель. Голова женщины (Портрет Э. Праховой). Этюд к картине «Богоматерь с младенцем», 1885 г.
В 1885-м Адриан Прахов был назначен руководителем строительного комитета: ему было доверено оформление Владимирского собора в Киеве, для чего он привлек талантливейших художников.
Иван Крамской. Портрет Адриана Викторовича Прахова, 1879 г.
А неучастие Михаила Александровича в основных работах в своих воспоминаниях объяснял так: «С Врубелем мы тогда не нашли общего языка по исключительно личным причинам» (каким именно — люди осведомленные хорошо понимали). Однако от участия не отстранил: художник выполнил около шести вариантов «Надгробного плача» (сохранилось четыре) и ряд эскизов по другим сюжетам, но они не были приняты, поскольку очень отличались от работ его коллег Нестерова, Васнецова, Котарбинского, Сведомских, трудившихся над росписью храма.
Надгробный плач (третий эскиз росписи Владимирского собора в Киеве), 1887 г.
Голова ангела. Фрагмент композиции «Воскресение» для росписи Владимирского собора в Киеве
Арочный орнамент во Владимирском соборе в Киеве
По словам Прахова, чтобы воплотить в жизнь замыслы этого художника, пришлось бы выстроить другой храм: «Замечательные эскизы показал мне сегодня в соборе Михаил Александрович, но для них надо построить собор совершенно в особенном стиле», — заметил он. Потому Врубелю досталось лишь орнаментальное оформление в боковых пределах Владимирского собора.
Когда деньги появлялись, Врубель тратил их так, будто они доставались легко, — устраивал для друзей грандиозные пиршества. А потом снова оказывался на мели — и брал задатки в счет будущих картин, занимал средства или закладывал вещи и свои работы. Потому стал частым посетителем ссудных касс, которые располагались в Киеве в доме Кане.
Номера Кане. С открытки начала ХХ в.
Мария, юная модель Врубеля, была дочерью Георгия Дахновича (по другим сведениям — «Дохновича»). Это его ссудная касса находилась в Киеве на углу Крещатика и Фундуклеевской (ныне улица Богдана Хмельницкого). Там, в здании доходного дома Жана-Батиста Кане, отец Мани, как называли ее близкие, вел свой бизнес. К нему и его «коллеге» Евгению Розмитальскому (чей офис располагался там же), нередко заходил Михаил Врубель, нуждавшийся в средствах. Близкие и знакомые художника знали о финансовой неустроенности художника и очень переживали за него. «Нельзя не сказать, что Миша плохо распоряжается своими ресурсами», — сетовал его отец в письме к дочери Анне. Но именно этот факт послужил основной причиной, по которой была написана «Девочка»: с ее помощью Врубель надеялся поправить материальное положение.
Михаил Врубель. Девочка на фоне персидского ковра, 1886г
В заведения Дахновича и Розмитальского он не раз приносил свои вещи и даже работы, чтобы оставить в залог либо продать за символическую сумму. Об одном из таких случаев вспоминал сын Адриана Прахова Николай, рассказав, как однажды Врубель поделился радостью: «Бывают же на свете такие хорошие люди! Я понес в ссудную кассу Розмитальского свою акварель, спросил за нее два рубля, а он сам дал мне целых пять!»
Дахнович, в отличие от большинства людей его профессии, как умел, помогал талантливому, но неимущему Врубелю. Рассказывают, что порой он выдавал ему небольшие суммы, даже не требуя не только заклада, но и возврата денег. А главное — давал возможность любоваться оставленными кем-то под залог самоцветами.
Драгоценные камни, к которым Врубель с юности был неравнодушен, появляются на разных его картинах, в том числе — в «демониане»: впервые о замысле художник рассказал Валентину Серову летом 1885 года. Позже они заиграют всеми красками на картине «Демон сидящий».
Михаил Врубель. Демон сидящий, 1890г
«Блеск металла и особенно переливы цветов драгоценных камней всегда привлекали внимание Врубеля. Металл он мог наблюдать где угодно, а драгоценные камни — в ссудной кассе Розмитальского и Дахновича, куда часто приносил в заклад что-нибудь из своих вещей. С хозяевами этого заведения он скоро познакомился лично и написал превосходный портрет дочери Дахновича — «Девочка на фоне восточного ковра», которая нарядилась в заложенный кем-то восточный женский костюм. Ковер тоже был оставлен в заклад. Вот в этой ссудной кассе Врубель мог не только рассматривать через стекло витрины различные драгоценные камни, заложенные ювелирами, но брать их кучкой в пригоршню и пересыпать из одной ладони в другую, любуясь неожиданными красочными сочетаниями. Это доставляло ему огромное удовольствие — пленяла ни с чем не сравнимая чистота и яркость тонов. Материальная ценность камней не играла здесь никакой роли. С таким же интересом Врубель пересыпал из одной ладони в другую искусственные камни, которыми моя сестра обшивала кокошник для маскарадного русского костюма», — писал сын Адриана Прахова Николай.
Маня Дахнович, в отличие от отца, который в деньгах разбирался лучше, чем в искусстве, и не проявлял особого интереса к творчеству постоянного клиента, радостно встречала Врубеля и рассматривала принесенные им работы. А однажды сама привлекла его внимание. Творческое воображение художника тут же облекло 13-летнюю девочку-подростка в восточные одеяния. Пальцы модели он представил унизанными тяжелыми кольцами, шею — жемчужным ожерельем.
Михаил Врубель. Девочка на фоне персидского ковра. Фрагмент
Так обычная девочка превратилась в странную принцессу с не по-детски серьезными глазами, и с кинжалом и розами — символами любви и смерти — в скрещенных руках. Некоторые искусствоведы усматривают в ее «таинственном и печальном» облике «образ гаремной невольницы, принявшей неотвратимую судьбу».
Сам автор часто называл «Девочку» «Княжна Мери»: стирая с детского лица беззаботность, он придал ей отрешенность и поэтическую печаль, которые контрастируют с подчеркнутой декоративностью и роскошью восточного убранства.
Однако восточные мотивы и увлечение ориентализмом нашло отражение и в других его работах, написанных до и после «Девочки»: таковы «Натурщица в восточном костюме» (1884), «Персидский принц» (1886), «Восточный танец», «Гадалка».
Михаил Врубель. Восточный танец. Графика, 1887г
Михаил Врубель. Гадалка, 1895г
«…я наконец нашел причину моей неуспешности за последнее время — это совершенное оставление втуне работы с натуры, а между тем это единственная дисциплина и средство прокормления; на творчество рассчитывать нельзя. Я теперь пишу очень красивый этюд с девочки на фоне бархатного ковра — вот твои двадцать рублей и помогут мне его окончить спокойно; вероятно, удастся его продать руб. за 200 — 300 и тогда опять за Терещенскую картину и за Демона», — делился Михаил Александрович творческими и финансовыми планами с сестрой Анной в августе того же 1886 года.
Михаил Врубель. Восточная сказка. Графика, 1886г
Говоря о «Терещенской картине», он имел в виду «Восточную сказку», за которую уже успел получить приличный задаток от мецената Ивана Терещенко, но работу так и не выполнил. Этой историей Михаил Александрович вдохновился на вечере у Праховых, где читали вслух по-французски «Сказки Шахерезады». Правда, интерес к сюжету быстро пропал: хотя аванс в 700 рублей Врубель получил, проект за полгода не сдвинулся с места. «…то, что я видел, далеко не стоит семисот рублей», — отмечал в одном из писем отец художника, которому эскиз показался слишком простым и невыразительным. О том, как работа чудом была спасена, рассказал в воспоминаниях Николай Прахов:
«По натуре своей М. А. Врубель был нервен и очень самолюбив. Было два случая, когда он разорвал свои совершенно законченные акварели только потому, что наша мать отказалась принять их в подарок, сказав, что место им в собрании И. Н. Терещенко. Первый раз это была «Испанка-танцовщица» в ярко-красном шелковом национальном костюме. Написана она была на небольшом куске тонкой бумаги, и потому автор изорвал ее на мельчайшие кусочки, склеить которые было невозможно. Второй раз Врубель принес свою чудесную …
— Это я вам принес в подарок, Эмилия Львовна.
— Когда вы бросаете у нас ненужные вам, незаконченные наброски иди дарите мне какую-нибудь маленькую работу — я могу ее принять от вас на память, — ответила мать, — а эта «Восточная сказка» — слишком серьезная, вполне законченная вещь. Покажите ее Ивану Николычу, он охотно купит ее для своего собрания.
— Ах, вы не хотите?! — воскликнул автор и тут же порвал акварель на несколько кусков, бросил на пол и ушел, ни с кем не прощаясь.
Когда он через несколько дней успокоился и пришел извиниться за свою резкость, мать передала ему конверт с сохраненными в нем кусками. Врубель поблагодарил, спрятал в карман и позже использовал несколько кусков, наклеив их на бумагу, на которой дописал остальное. Наклейки были для него привычное дело — его академическая работа «Пирующие римляне» склеена из трех кусков».
Наверное, не случайно о непростом характере художника и его эпатажных выходках ходили легенды.
Потенциальным покупателем портрета Мани, на которого автор делал ставку, был ее отец Георгий Дахнович: в том, что любящий и небедный папа приобретет портрет дочери, Врубель даже не сомневался. Однако Дахновичу, как видно, картина не понравилась, мнение самой малолетней модели во внимание не принималось, и денег автор не получил. Не нашел портрет отклика и впоследствии: Врубель 4 раза выставлял «Девочку…» на аукционах, но ее так и не купили.
К такому «непониманию» он отчасти привык: «Я — художник и никому не нужен. Мне так странно: меня совершенно не смотрят, и никто не интересуется, и никто не понимает, что я делаю, но я так хочу», — поделился он как-то с Константином Коровиным. И рассказал о том, как однажды в Киеве, зайдя в маленький ресторан, заказал обед, а вместо оплаты (поскольку средств, как обычно, не было) предложил свою акварель.
«Они не стали смотреть и требовали денег. Но дочь хозяина сказала: «Это стоит все же рубля. Хотя ничего нельзя понять, но красиво». Понимаете, она сказала: «Красиво!». И меня тогда отпустили. Я потом выкупил акварель — с чем-то два рубля был счет — ее с радостью отдали назад», — рассказывал Врубель.
Михаил Врубель. Орхидея. Этюд, 1887 г
«Он совершенно не жалел, не копил своих работ. Это было странно, так как он понимал их значение и говорил: «Это так, это хорошо — я умею», — вспоминал Коровин. Вероятно, потому многие цветочные этюды, написанные Врубелем в тот период, оказались в коллекции его учеников, а потом были переданы киевскому музею.
Так произошло и с портретом Мани Дахнович: современники его не оценили, и картина, покочевав по аукционам, оказалась в собрании Ивана Николаевича Терещенко: в том же 1886-м он купил ее у художника в счет упомянутой Врубелем в письме «Восточной сказки».
Как водится, оценили странный гений и мастерство художника гораздо позже: например, атрибутированный экспертами Третьяковской галереи всего пять лет назад эскиз «Автопортрет в образе Вергилия» был выставлен на торги аукционного дома Bonhams в июне 2016-го с эстимейтом 240−360 000 долларов.
«Автопортрет в образе Вергилия». Живые картины «Данте и Вергилий»,
Абрамцевский художественный кружок, 1893 г.
Ценность «Девочки на фоне персидского ковра» тоже осознали лишь через время: годы спустя картина попала в коллекцию Национального музея «Киевская картинная галерея» и стала его жемчужиной. Современные эксперты отнесли ее к числу пяти лучших картин «Галереи», страховая стоимость которых составляет от 2-х до 3-х млн евро. Прозаический момент, однако же не забываем, что и сам Врубель питал вполне земные надежды, создавая эту работу.
По материалам artchive.
