Онлайн
21 сентября 1861 года в Верховном суде Западной Бенгалии, заседавшем в крепости Вильям, ожидалось оглашение решения по спорному наследственному делу индийского армянина М. Бабаджана, завещавшего в пользу далекой донской Нахичевани немалое состояние, в том числе здание, занимающее целый квартал в торговом центре Калькутты.
Чарльз С. Хагг, глава британской колониальной администрации и управляющий городским имуществом Калькутты – ответчик по делу, вёл себя на процессе крайне агрессивно и своими публичными выступлениями, настраивал судебные власти на недопустимость уступки в этом деле.
Ему было чем возмущаться: шесть десятилетий Калькутта сберегала наследственную массу, оставленную завещателем. Разумным пользованием она приумножала ее. И вдруг, явились труда к тому не приложившие и никому неведомые наследники, и требуют долю в имуществе, наращенном за все истекшие годы. Неслыханная несправедливость!
Микаэл Налбандян
Сторону истца на процессе представлял Микаэл Налбандян – прославленный армянский публицист, инициатор дела о наследстве. В начале слушаний он, стеснённый в средствах, пытался лично перелопатить денежные отчёты за все годы. Но тут нужен был опыт финансиста со знанием обычаев и языков, местного и английского.
Ближе к финалу судебной волокиты, его добила невыносимая жара, пробудив застарелые лёгочные проблемы. Когда королевский судья оглашал решение, он задыхался и кашлял кровью. По реакции публики, ещё до перевода, Микаэл понял, что его миссия обернулась успехом, но для радости уже не было сил, его трясла лихорадка.
Судья, зачитав решение, пригласил стороны в свой кабинет, чтобы подробнее растолковать Хаггу и Налбандяну его суть. В его основу был положен принцип незыблемости британского наследственного права: воля завещателя, если она ясно изложена и задокументирована, является священной и находится под защитой британской короны. В силу чего, город Нахичевань-на-Дону был объявлен истинным наследником по завещанию индийского купца Мартироса Амаданци Бабаджана, с правом получить половину всех доходов с завещанной недвижимости. Причём, за все годы, начиная от года смерти завещателя в 1797 году, и до дня вынесения судебного решения по делу. Судья явил милосердие и, видя состояние Микаэла, распорядился выдать ему судебные документы, Хаггу немедленно выплатить аванс, эквивалентный 60 тысячам российских рублей.
Ближайшим кораблём Налбандян отправился в обратный путь. Но, к сожалению – не домой. Его ждала Европа и революционно настроенные единомышленники, с которыми он близко сошёлся за год до того в Лондоне, на пути в Индию. Именно здесь, пока в бюрократических проволочках решался вопрос его полномочий в британском колониальном департаменте, он – на свою беду, близко сошёлся с Герценом и с его кружком «лондонских пропагандистов».
И вот, он вновь явился в этот узкий круг негоциантов, забавы ради, развлекавших друг друга планами переустройства мира. Исповедуя социальные идеи равенства и справедливости, они проживали вдали от родины средства, доставляемые из обширных российских родовых поместий.
Им стали подсказывать, как лучше потратить деньги и он, на протяжении нескольких месяцев, разъезжая из Парижа в Лондон и обратно, с кипучей энергией втягивался в подготавливаемое «европейское народное восстание». Его страстный запал публициста, воспламенял читателей - армян. Его статьи охотно печатали армянские газеты и журналы, издававшиеся в столицах Европы.
Но в том и была печаль, что революционный экстаз задвигал на второй план обязательства перед нахичеванцами и втягивал в личную катастрофу. Наследственные суммы начали тратиться на закупку пороха и ружей для соотечественников – армян восставших в Турции, на поддержку гарибальдийцев в Италии.
Недалёкое политическое чутье – качество, отличавшее всех его лондонских друзей – не позволяло Налбандяну остановиться и критически осмотреться. Не настораживала его даже такая деталь: в его кругу никак не могли уразуметь, что его родная донская Нахичевань, находится вовсе не в залитой армянской кровью Турции, а в России. И что жизненные интересы нахичеванцев, ни каким боком не примыкают к мировой освободительной борьбе.
На свою беду Налбандян оказался в окружении горячих голов, которые не отчаивались даже тогда, когда поднимавшиеся было в ряде стран волнения, сами собой утрясались и поджечь «общий пожар» в Европе никак не удавалось. Характерна такая часть их беседы в воспоминаниях одного из его товарищей той поры:
«...в Польше только демонстрации, - ответил Герцен, - собирается туча, но надобно ждать, чтобы она разошлась. - А в Италии? - Тихо. - А в Австрии? - Тихо. - А в Турции? - Везде тихо, ничего даже не предвидится.
- Что же тогда делать? - недоуменно вопрошал Бакунин. Неужели ехать куда-нибудь в Персию или Индию и там поднимать дело?! Эдак с ума сойдёшь. Нет, я без дела сидеть не могу!».
Много лет спустя, более сдержанный в порывах Герцен в одном из безжалостных писем Бакунину напишет: «Ты прожил до 50 лет в мире призраков, студенческой романтики, великих стремлений и мелких недостатков, ... болтуном с чесоткой революционной деятельности. Болтовнёй ты погубил не одного Налбандяна...»
Лишь на исходе весны 1862 года Микаэл направился домой. Он хорошо знал нравы нахичеванцев и его, конечно же, тревожил предстоящий отчёт по денежной составляющей его миссии. С тем, чтобы смягчить неловкость предстоящего объяснения, он закупает мешками диковинные семена, саженцы невиданных до того на Дону растений. Даже приобретает по случаю носорога в подарок городу.
В дни, когда он на пароходе возвращался в Россию, в Лондоне случилась очередная ресторанная пирушка «пропагандистов». Затем, выйдя на улицу, они «на воздухе» продолжили обсуждать недоговорённые проблемы: об отъезде в Россию курьеров с очередным номером «Колокола» и письмами к единомышленникам.
Агентам охранки, плотно опекавшим эту компанию, оставалось лишь запоминать имена и адреса, чтобы их в точности передать в Россию. В Петербурге депеша, прибывшая от лондонской агентуры, ввергла начальство в сильное сомнение - не розыгрыш, и не подвох ли такое откровенное обилие информации? Но обстановка в столице была предельно накалена студенческими бунтами, полыхали пожары, горели целые кварталы. Считалось, что волнения подстрекаются «господами из Лондона» и потому прибывающих курьеров перехватывали в портах и на границе. Шли задержания и по уже известным адресам, с обысками и арестами.
А. К. Ованесов. Арест М. Налбандяна
Нахичеванцы, два года назад отрядившие в Индию своего представителя по сугубо наследственному делу, конечно же, ничего не знали о революционных страстях, вдруг близко сомкнувшихся с их имущественным делом. Приносимые редкой почтой скудные вести от Микаэла, ободряли, известие об успехе дела будоражило умы. Город жил досужим подсчётом размера наследственных сумм и тем, как надлежит их истратить.
Нахичевань – город купцов и ремесленников, от своего основания был не только зажиточным, но и расчётливым, и каждая общественная копейка, заботила горожан лишь тем, чтобы она не оказалась в частном кошельке. Когда пришло известие, что Налбандян возвращается, и в след ему идут фуры с багажом, каждый нахичеванец поспешил принять участие в его встрече.
10 июля 1862 года на площади при въезде в город (ныне это Театральная площадь Ростова) собралась внушительная толпа. Сюда же устремились и ростовчане, чтобы подивиться удаче соседей, которым привалило нежданное счастье. Триумфальная встреча и объяснения заняли весь день. Каждому хотелось выведать подробности и попасть в круг первых лиц, посвящённых в объем и состав явившегося богатства.
Город обрастал слухами. Встревоженные толпы переместились к дому Налбандовых и наблюдали разгрузку прибывающих подвод с тюками и ящиками. Отец Михаила, старый нахичеванский кузнец Лазарь, был горд от счастья видеть сына в центре общего внимания. Поздним вечером, вместе с городским головой Гайрабетовым, Михаил вышел к народу, чтобы коротко объясниться. Но толпу это не удовлетворило. Всех болезненно интриговала главная подробность – деньги! Где они? Сколько их!?
Немедленно определился круг нахичеванцев, усмотревших нечто неладное. Ими резонно ставился вопрос: что в мешках и ящиках? Зачем они городу, если в завещании речь шла о деньгах? Почему Налбандян решил, что вправе тратить общественные деньги? Зачем городу носорог и куда он делся?
(Заметим, что носорог, привезенный Налбандяном, доживал в московском зоопарке, а его чучело стало экспонатом зоологического музея МГУ. Этот носорог принял участие в кинокомедии «Гараж» и на нем весь фильм проспал герой Эльдара Рязанова).
К Михаилу было много вопросов, и он обещал на все ответить, всем все разъяснить, выпросив у толпы пару дней на отдых. На том и договорились, было объявлено городское собрание на полдень 14 июля и нахичеванцы разошлись по домам, в пересудах и в ожидании отчёта.
Но в ночь с 13 на 14 июля, ещё более ошеломляющая новость подняла весь город на ноги. В Нахичевань прибыла команда жандармских офицеров и по Высочайшему повелению арестовала Михаила. Повальный обыск в доме Налбандовых, с описью бумаг, с осмотром и распаковкой груза, продолжался всю ночь.
Теперь, год спустя, в этом кругу вновь принимают Налбандова, но уже не как бедного и недоучившегося студента, а как удачливого делового человека, выигравшего крупный судебный процесс в Индии и в распоряжении которого, оказались значительные суммы денег. Герцен называл его «золотым человеком» и возвёл в ранг лидера армянского крыла общемирового освободительного движения.
Народ, стоявший у дома, уже напрямую говорил о махинациях с наследством. Никакие иные резоны и, тем более политические, в сознании нахичеванцев не умещались. Утром, под усиленной охраной и в кандалах, Микаэл был выведен из дома и на глазах толпы посажен в жандармский экипаж.
Офицер, руководивший арестом, объявил что Налбандян, как особо злостный государственный преступник будет доставлен в столицу и заточен в Петропавловскую крепость. Ошеломлённые нахичеванцы пытались выспросить подробности у отца, но тот, выйдя вслед за сыном на порог своего дома, был способен лишь на невразумительный лепет: старик лишился рассудка.
Так бесславно завершился, наметившийся было триумф Микаэла на общественно полезной ниве. Собственно, на том завершилась в 37 лет и его короткая жизнь. Из Петропавловской крепости он вышел через три года в летальной стадии туберкулёза и умер, прожив лишь несколько месяцев в ссылке. В родной город вернулся лишь гроб с его телом.
Памятник на могиле Микаэла Налбандяна возле храма Сурб Хач в Ростове-на-Дону
И вновь, встречать Налбандяна вышел весь город в надежде, что теперь, после нескольких лет неизвестности, будет получен отчёт о наследственном деле. Но этого вновь не случилось. Сенатскую комиссию, что вела расследование по делу Налбандяна, интересовали лишь лондонские его связи, но не индийское наследственное дело. Микаэл был изобличён в «противозаконных сношениях с лондонскими пропагандистами». Его осуждение ограничилось отправкой в ссылку, с определением в приговоре: «оставить в подозрении!».
После похорон, по требованию именитых граждан, власти вынуждено заинтересовались индийским наследством и возбудили отдельное следственное дело. На протяжении трёх лет его вёл известнейший в России расследователь экономических преступлений, генерал и действительный тайный советник Михаил Катакази. Но в итоге, дело пришлось замять, за отсутствием главного фигуранта и его объяснений.
Нахичеванцы успокоились на том, что в бумагах Микаэла отыскались облигации займа Итальянской республики, которые он, в поддержку гарибальдийцев, приобрёл из наследственных денег. Этих облигаций и процентов с них хватило на строительство в центре Ростова здания гостиницы «Московская», доход с которой все последующие годы шёл на благоустройство Нахичевани.
Гостиница «Большая Московская», построенная на Большой Садовой улице Ростова-на-Дону за деньги из наследства купца М. Бабаджана, добытого Микаэлом Налбандяном
Остальные суммы – около половины, по подсчётам Катакази, исчезли. В записных книжках Микаэла, дошедших до наших дней, есть записи, из которых следует, что в Париже он неоднократно получал прибывающие из Индии авансированные суммы и закупал на них сотни золотых франков в монетах. До нахичеванцев они не дошли.
Так гостиница «Московская» выглядит сегодня
Впрочем, вслед за смертью Микаэла, горожане заметили внезапное обогащение его брата, ранее мелкого аптекаря. Он обосновался в Ростове, принял новое имя – Серафим Кузнецов, и стал одним из крупнейших торговцев на Дону. Однако всякие подозрения остались бездоказательными.
Через пятьдесят лет, следующее поколение нахичеванцев вспомнило о своём индийском капитале, и направило в Калькутту своего доверенного представителя. Им стал доктор биологии О. Бедельян. Тем же бенгальским судом и в той же крепости Вильям, было рассмотрено дело донских нахичеванцев и вновь было постановлено решение о выплате накопившихся сумм процентов.
По возвращении Бедельяна из Индии Нахичевань впервые получила, полную ясность и все расчеты по наследственному делу, за более чем вековой период. До первых советских лет, деньги из Калькутты исправно поступали на особый счёт в Русско-Азиатском банке Ростова и по особой росписи тратились на нужды Нахичевани…
Из книги: Эдуард Вартанов. «Донские армяне как факт истории и этно-фикции. Хроники».
