Онлайн
Издательство «Индивидуум» в конце августа выпустило книгу журналистки «Коммерсанта» Ольги Аленновой «Форпост. Беслан и его заложники». Среди первых рецензий, опубликованных читателями, выделяется самая лаконичная: «Каждый живой обязан это прочитать». Эта книга, с одной стороны, большая журналистская работа, с другой — грандиозная в своей безжалостности и точности литература. Сноб опубликовал отрывок из книги, в котором Ольга встречается с комитетом «Матерей Беслана» спустя много лет после трагедии.
Я спрашиваю, о чем они хотели бы сказать мне спустя 15 лет. Мне хочется, чтобы они сами сформулировали самое главное. Они говорят не о политике. Не о власти. И даже не о следствии.
— Я о себе скажу,— Сусанна начинает первой, как это часто бывает.— Я удивлена человеческой натуре. Что человек — вот такой. Если бы когда-то кто-то сказал мне, что такое со мной и моим ребенком случится, я бы ни за что не поверила, что я столько лет проживу после этого. И буду реагировать на радость...
Для меня это загадка. Не знаю, как это объяснить. Ее дочь вышла замуж, и теперь у Сусанны трое внуков. Она показывает мне их фотографии, и ее острые горячие глаза как будто наливаются изнутри теплым светом.
— И мне кажется, только та деятельность, которая у нас была после теракта, придала моей жизни тогда какой-то смысл и силы.
— Вы имеете в виду Комитет? — уточняю я.
— Да, да,— раздается со всех сторон.
Люди несут свой крест, и на их крест падает тень и моего креста. Это и есть, наверное, причина моего выживания.
— Я вообще по своей натуре семейный человек,— размышляет Сусанна. — Вот Комитет — моя семья. Я вышла на работу, но сердце мое в Комитете. Я чувствую ответственность за каждую нашу семью. И, наверное, чувствую, что я здесь нужна. Я вижу людей, с которыми мы столько лет вместе. С которыми у нас общая боль. Это какие-то другие уже отношения, ты прощаешь человеку ошибки, обиды — а в прежней жизни, наверное, не простил бы. Я себя после теракта узнала с другой стороны, думала, я суровая, а оказалось, я добрая.— Женщины за столом улыбаются.— Многое стала прощать. Тут все иначе. Люди несут свой крест, и на их крест падает тень и моего креста. Это и есть, наверное, причина моего выживания.
Их спас Комитет. Я вдруг понимаю это с такой четкостью, что дальнейшие расспросы кажутся бессмысленными. Но они продолжают, им нужно выговориться.
— Ох, тот первый год...
Рита смотрит в залитое солнцем окно, и ее огромные глаза наполняются тоской.
— Вот та первая весна… Я помню. Ой, мне хотелось отравиться и не жить... Но весна... Снег тает, эти почки на деревьях, первое солнце... Все просыпается, жизнь везде, я иду, смотрю на это все и говорю: «Я вас ненавижу, почему вы раскрываетесь? Весны не должно быть». А снег тает, и с каждым днем все больше жизни вокруг. Это такое было испытание... Но когда обращаются к тебе люди и просят помощи — ты думаешь, значит, я сильнее, значит, этот человек совсем без сил. И это силы мне придавало. Первые годы мы жили в Комитете. Это сообщество матерей дало силы жить, заботиться о других, работать.
У меня ощущения счастья не было вообще после теракта.
В Рите много внутреннего света. Я не знаю, откуда его столько. Говорят, страдание очищает душу. Но я видела много людей, которых страдание убило, испортило, ожесточило. У Риты этого нет. Мне кажется, она приняла боль, слилась с ней, не дала ей себя убить, и боль переродилась в ее душе в любовь и прощение. К Богу, к миру. Может быть, я ошибаюсь. Но так мне кажется.
Они все такие разные. У каждой — своя, особенная история.
— У меня ощущения счастья не было вообще после теракта,— тихо говорит Анета.— Да, Сусанна, я тоже не понимаю, как я живу столько лет после этого. Я помню, в 2005-м к нам приехали из «Норд-Оста»,Татьяна Карпова, я ее хорошо запомнила, она такая активная была. Я думала, Боже мой, как она жива до сих пор? Два года прошло, как ее сын погиб,— откуда у нее силы? И когда Рита говорила, что жизнь продолжается, я ее готова была... Такая злость у меня была. Что жизнь сильнее смерти. Я думала, ну ладно, другие говорят, а вот как Рита это говорит? У меня было одно желание — чтобы все разрушилось, чтобы ничего не было в моей жизни и меня не было. Комитет дал мне силы. Он позволил мне не жить как обыватель. Я не смогла бы так жить. Комитет — это образ жизни.
Я вспоминаю, как один чиновник во Владикавказе сказал мне, что в Осетии два авторитета — матери Беслана и игуменья Нонна — настоятельница Аланского богоявленского монастыря.
— Вы же знаете, почему так говорят,— говорю.— У вас очень большой общественный вес.
— Если бы их тогда не раскололи, у них вообще была бы силища,— соглашается Зара. Она присоединилась к «Матерям Беслана» уже после раскола.
— Ну это и не трудно было — нас расколоть,— произносит Анета.
— Мы были вместе, потому что у нас было одно горе, одно кладбище,— вспоминает Рита.— Мы вместе работали год. Но в конце концов все равно бы мы разошлись. Так бывает, люди разные.
— А помните, как нас выставили с Грабовым?
— По Первому каналу показали.
— Мол, в секту пошли.
— Они нас всех за дурочек посчитали,— складки в уголках губ Риты становятся резче.— Мы свою боль пытались заглушить как могли. А над нами смеялись.
Надо было выкопать траншеи, но не нашли 700 тысяч в бюджете. В итоге террористы там и прошли.
Анета качает головой:
— Господи, как мы все это выдержали?
— На одной встрече с федеральными чиновниками я спросила их: «Вы мою девочку вернуть можете?» — Рита снова сжимает пальцы.— Они молчат, смотрят на меня испуганно. Невозможно вернуть ее, знаю, говорю я. Так делайте то, что возможно. Заботьтесь о тех, кто выжил. Расследуйте честно. Накажите тех, кто провалил, кто подвел нас всех.
— Органы ждали теракта,— вспоминает Анета.— Надо было выкопать траншеи, но не нашли 700 тысяч в бюджете. В итоге террористы там и прошли. Жизнь наших детей стоила 700 тысяч.
Они вспоминают, как поехали на следственный эксперимент по той дороге, которая в материалах дела указана как путь террористов в Осетию: «Отправная точка террористов была в лесу у села Сагопши, мы выехали из Беслана, проехали через Майское в сторону Сагопши — лесная дорога, там огромные ямы после дождя. Ехали мы 20 км в час, закипела вода в радиаторе, остановились, стали воду охлаждать. Ну явно не мог там проехать грузовик с вооруженными людьми». Сусанна вдруг неожиданно смеется — вспомнила детали этого следственного эксперимента: «Машина остановилась перед ямой, в яме растут деревья, все следователи и солдаты врассыпную в лес бросились, кричат: „Там могут быть растяжки“. А мы стоим возле машины, нам никто не сказал прятаться, я в бордовой юбке, как мишень».
Женщины за столом смеются вслед за ней. В этом эпизоде — весь Комитет. Женщины, которые закрыли собой Беслан. Которые оказались сильнее мужчин. Которые продолжают говорить правду о трагедии.
