Онлайн
Один из лучших советских разведчиков. Первым сообщил о разработке американцами атомной бомбы. Автор агентурной операции «Энормоз», позволившей СССР в короткие сроки создать собственное ядерное оружие.
Гайк Овакимян родился в Нахичевани в 1898 году. В 1920-м за участие в Ленинаканском восстании был арестован и осужден к длительному сроку заключения. Потом, когда началась советизация Армении, он был освобожден из тюрьмы и назначен секретарем республиканского Совнаркома. В этой должности он находился два года, после чего Гайка направили на учебу в Москву — в МВТУ имени Баумана.
По окончании училища он поступает в аспирантуру химико-технологического института имени Д. И. Менделеева.
После защиты кандидатской диссертации его пригласили на Лубянку для беседы с начальником иностранного отдела ОГПУ A. X. Артузовым. Артур Христианович, ознакомившись с биографическими данными Овакимяна, задал ему несколько сложных вопросов по текущему моменту. Молодой ученый дал правильные, исчерпывающие ответы. Затем Артузов рассказал ему, чем занимается иностранный отдел, и нежданно-негаданно предложил поработать в новом самостоятельном подразделении ИНО — в научно-технической разведке.
Молодой кандидат химических наук на предложение Артузова согласился без каких-либо раздумий. 18 февраля 1931 года по решению Оргбюро ЦК ВКП(б) он был зачислен в штат внешней разведки и тем же постановлением рекомендован на работу в советское торгпредство в Берлине.
Сообщение начальника о том, что он должен вскоре выехать в Берлин и начать там работу под крышей торгпредства, ошеломило Овакимяна. Но Артузов успокоил его:
— Поверьте, Гайк Бадалович, я убежден, что все у вас будет неплохо получаться. Я исхожу при этом из того, что вы — ученый. И своей образованностью, высокой научной эрудицией, знанием английского и немецкого языков вполне можете заинтересовать подобный вам круг людей. И не только заинтересовать, но и оказать на них выгодное для нас влияние и убедить в необходимости сотрудничества с нами. То есть завербовать на материальной или дружеской основе. Это во-первых. Во-вторых, вы умеете, как я убедился при первой встрече, проявлять терпение, быть гибким, выдержанным и тактичным. А это в нашем деле — уже половина успеха. Учитывая, что в Берлине вы будете не один — там у нас работают очень опытные люди, — старайтесь консультироваться с ними по всем вопросам… Если у вас ко мне нет ничего… — Артузов приподнялся из кресла и, протянув Овакимяну руку, спокойно заключил: — Тогда ни пуха ни пера.
Через месяц Овакимян под кличкой Геннадий выехал в Германию. Несколько месяцев он вживался в новую для себя роль, изучал страну и политические процессы в ней, устанавливал нужные контакты среди немецких ученых и специалистов, при их проверке пользовался рекомендациями и указаниями «профессоров» разведки Б. Д. Бермана, А. А. Слуцкого и П. Н. Кропотова, под руководством которых начинал проходить первые курсы теории и практики разведывательной деятельности.
Через восемь месяцев Овакимян завербовал первого в своей жизни агента — крупного германского специалиста по химическому аппаратостроению Ротмана, от которого стал постоянно получать информацию о строительстве новых военных объектов и о наиболее совершенных технологиях производства синтетического бензола и селитры. Добытые Геннадием документальные материалы по этим проблемам получили высокую оценку Генерального штаба Красной Армии и Научно-исследовательского института № 94 Минхимпрома СССР.
Вдохновленный первой удачной вербовкой, Геннадий стал смелее брать на контакт интересующих разведку лиц и оперативно проводить по ним проверочные мероприятия. Это позволило ему приобрести еще трех хороших источников для советской разведки: Штронга — ведущего инженера фирмы «Ауэр», Людвига — научного сотрудника фирмы «Цейс» и ученого Фильтра. Поступавшая от них информация по оптическим приборам, противогазам, эхолотам и средствам противохимической защиты находила благодатную почву для реализации в отечественных КБ и НИИ, разрабатывавших аналогичные темы.
Польза Отечеству от разведывательной деятельности Геннадия была в те годы огромна — он старался сделать для своей страны как можно больше.
Были у него для этого неплохие заделы, и вдруг в один прекрасный день 1933 года пришла в Берлин короткая телеграмма из Центра с неожиданным для резидентуры требованием:
Сов. секретно.
т. Черниговскому.
Геннадию сдать дела и откомандировать в Аттику.
Алексеев.
24.09.33.
Не поняв, в чем дело, А. Слуцкий вызвал в свой офис на Линденштрассе резидента по Германии Б. Бермана. Но тот тоже ничего не знал о причинах отзыва подчиненного, но охарактеризовал его только с положительной стороны.
В Москве Геннадию объяснили, что в связи с установлением дипломатических отношений с Соединенными Штатами Америки руководством разведки принято решение о переброске его в Нью-Йорк для организации работы по линии НТР. Сначала он как научный сотрудник должен для прикрытия пройти стажировку в Нью-Йоркском химическом институте, поработать там над докторской диссертацией, по возможности защититься, а затем он будет переведен в аппарат уполномоченного Наркомхимпрома СССР при Амторге.
В Америку Овакимян выехал полный разных планов и по научным проблемам, и по вопросам разведки. В Нью-Йорке он быстро определился с перспективной темой докторской диссертации и в процессе работы над ней, проявляя изобретательность и находчивость, начал устанавливать и закреплять полезные контакты с нужными для разведывательной деятельности людьми.
Обладая исключительной способностью входить в доверие к интересующим его лицам, Геннадий познакомился на одной из научных конференций с неким Дэвисом, имевшим свои труды и запатентованные изобретения на известных американских фирмах «Сперри инструмент компани» и «Сперри гироскоп». Развивая контакт с ним, Геннадий под удобным предлогом начал получать от него заслуживающую высокой оценки Центра научную и технологическую информацию, а затем завербовал его на идейной основе. После этого Дэвис постоянно стал поставлять разведке ценные сведения по авиационным и морским приборам, бомбоприцелам, звукоулавливателям, по телерадиоэлектронике и другие важные документальные материалы, необходимые для реализации советской военной программы.
Убедившись в надежности агента и его возможностях оказывать своим авторитетом и занимаемым положением воздействие на других людей, Геннадий впервые в практике разведки предложил резиденту П. Д. Гутцайту использовать Дэвиса в качестве вербовщика по научно-технической линии. Предложение Геннадия было воспринято резидентом с пониманием, и на свой страх и риск они решили провести подобный эксперимент без санкции Центра, опасаясь, что там могут с ними не согласиться. Надежды Овакимяна на успех этой новой формы работы с агентурой оправдались: Центр впоследствии дал «добро» на установление подобных взаимоотношений с группой источников.
Так впервые в истории советской внешней разведки начали действовать за кордоном агенты-групповоды, которые сами осуществляли подбор, изучение и проверку нужных людей, а после их вербовки с участием сотрудника резидентуры они же поддерживали и связь с ними. Первыми групповодами стали Дэвис и Звук,[которые провели впоследствии вербовки таких ценных источников, как Брюс, Роджер, Брайен, Хью… Дальше — больше.
1937 и 1938 годы стали звездным часом в разведывательной деятельности Овакимяна. Добытые им в эти годы документальные материалы — чертежи, схемы, расчеты, инструкции и описания по проблемам математики, физики, химии, атомного ядра и бактериологии раскрывали направления ранее неизвестных в СССР научных исследований. Для организации проведения подобных работ в Советском Союзе стали создаваться новые НИИ, КБ и секретные экспериментальные заводы. Геннадий же тем временем продолжал с присущей ему активностью разрабатывать и осуществлять операции по проникновению в американские научные центры и крупные фирмы, в которых велись серьезные засекреченные конструкторские изыскания. В характеристике, подписанной резидентом Николаем и отправленной из Нью-Йорка в Центр, отмечалось:
…Геннадий является ведущим разведчиком нашей секции. Его отличает большое трудолюбие, продуманность всех действий и поступков, смелость и оперативность в выполнении заданий, что позволяло и позволяет ему добиваться положительных результатов в работе с источниками.
Учитывая, что Геннадий накопил уже большой опыт разведработы, обладает хорошими организаторскими способностями и заслуженно стал для своих коллег авторитетом в оперативных вопросах, полагал бы возможным зачислить его в резерв выдвижения на руководящую работу в Тире или в какой-либо другой секции.
В Москве словно ждали такого предложения: через неделю Г. Б. Овакимян был назначен заместителем резидента в Нью-Йорке. В ответ на это Геннадий еще больше активизировал свою разведывательную деятельность: впервые были получены агентурным путем сведения о технологии производства автобензинов прямой перегонкой в атмосферно-вакуумных установках и авиабензинов с октановым числом — 74; о переработке газов нефтеперерабатывающих заводов; о каучуке и масляных дистиллятах для выработки из них разнообразных смазочных масел и парафинов; о термическом крекинге и реформинге и о многих других секретных разработках. Научно-техническая разведка, как отмечалось в 1938 году Центральным Комитетом ВКП(б), имела важнейшее значение для социалистической реконструкции народного хозяйства и развития различных областей науки и техники.
Однако с приходом Берии к руководству органами госбезопасности весь оперативный состав НТР заменили, а ее начальника П. Н. Кропотова арестовали. Вслед за этим отозвали из США резидента П. Д. Гутцайта и разведчиков-нелегалов Б. Я. Базарова и Б. П. Румянцева. В Москве их расстреляли как врагов народа, о чем были сделаны соответствующие сообщения в прессе. Информация об этом перепечатывается в нью-йоркских газетах, и все это приводит к тому, что некоторые агенты, находившиеся на связи у Базарова, Гутцайта и Румянцева, узнав о том, что они сотрудничали с «врагами народа», стали отказываться от дальнейших контактов с советской разведкой.
Назначенный вместо Гутцайта на должность резидента Овакимян не мог поверить, чтобы хорошо знакомые ему люди, верные присяге и достойно служившие Родине, в один день могли перековаться во врагов народа, стать изменниками и шпионами. Невольно подумав о том, что и с ним не сегодня, так завтра могут поступить точно так же, он направляет 24 марта 1939 года шифрованную телеграмму в Центр:
…Испытываю полную неудовлетворенность от своей работы в Тире. Объяснить это состояние могу только тем, что отдача нашей секции с ноября прошлого года стала снижаться по совершенно не зависящим он нас причинам. И вызвано это в первую очередь необоснованным откомандированием из Тира самых опытных охотников и вызванным в этой связи «предательством» пловцов. Должен твердо заверить вас, что предательства, как такового, нет, но есть отказ от сотрудничества после того, как им стало известно, что они работали с отозванными из Тира «врагами народа». Я не удивлюсь, если и на меня теперь навесят подобный ярлык за снижение результатов работы секции.
Поэтому убедительно прошу вас подобрать мне замену.
Овакимян остался в Нью-Йорке и получил на свою шифротелеграмму спокойный деловой ответ:
…Ваша семья в ближайшее время будет отправлена на жительство в Тир. Надеемся, что вы переломите пессимистические настроения и будете впредь вести работу так же успешно, как умели вы ее делать раньше. Помощь вам по линии кадров будет непременно оказана…
Овакимян узнал, что Берия, Ворошилов и Каганович принижают роль научно-технической разведки и договорились уже до того, что неэтично, мол, «воровать» секреты иностранных ученых, что советские ученые «сами с усами», он, не боясь последствий, решил дать отповедь подобным высказываниям высокопоставленных особ. В шифровке, отправленной им в Центр на имя Реджи, говорилось:
… Совершенно секретно.
Появившиеся в печати заявления о том, что Аттике не нужны закордонные разведданные по линии НТР, объясняются не чем иным, как некомпетентностью и шапкозакидательскими настроениями. Считаю, что недооценка получаемых Артемидой научных сведений глубоко ошибочна. Смею утверждать, что Артемида на протяжении семи лет добывала по линии НТР ценнейшие документальные материалы, которые способствовали научно-техническому прогрессу Аттики, укреплению ее обороноспособности и, главное, позволяли экономить интеллектуальные, финансово-валютные и топливно-энергетические ресурсы, а также обеспечивать более быстрое внедрение в производство новых образцов техники.
Геннадий.
23.07.39 г.
…Проявляя инициативу и изобретательность, Овакимян постоянно добывает ценные документальные материалы, способствующие развитию советской науки и народного хозяйства. Много сил и энергии он отдает не только получению развединформации, но и обучению и воспитанию агентов, привитию им необходимых для работы с разведкой положительных качеств, таких, как, скажем, смелость, конспиративность и дисциплинированность. В этих же целях он вынужден, несмотря на свою большую занятость, выезжать в другие штаты далеко за пределы Нью-Йорка, в частности, на Западное побережье США…
В 1940 году Геннадий первым поставит Москву в известность о начале атомных разработок США. Советское руководство тогда еще не совсем адекватно отреагирует на эту шифровку, и только в конце 1941 года, после полученного второго подобного сообщения от агента Листа уже из Англии, Кремль станет уделять вопросу более серьезное внимание. В США Гайк Овакимян наладит эффективную и хорошо законспирированную агентурную сеть во многих научных организациях, в которых осуществлялись секретные изыскания по созданию бомбы.
Энормоз
Еще в конце 1938 года ученые теоретически рассчитали, что процесс распада урана может протекать в форме взрыва колоссальной силы. После начала Второй мировой войны по инициативе венгерского ученого, переселившегося в Америку в годы фашизма, Лео Сциларда, Альберт Эйнштейн направил письмо на имя президента Рузвельта. В нем он указал на возможность появления бомб нового типа и высказал опасение, что фашистская Германия может первой создать такую бомбу.
Американские генералы отнеслись к этому письму скептически, но Рузвельт, уловивший суть опасности, учредив консультативный Комитет по урану, который стал наблюдать за исследованиями и ввел строгую цензуру на публикацию любых работ по атомной проблематике. В журнале "Физикл ревю" 15 июня 1940 года появилась последняя научная публикация на эту тему американского ученого Макмиллана. После этой даты в научной прессе Запада наступило полное молчание.
На этот факт обратил внимание начальник научно-технической разведки СССР Леонид Романович Квасников, инженер-химик по образованию, по долгу службы следивший за всеми научными публикациями в иностранной прессе. Нью-йоркский резидент советской разведки Г.Б. Овакимян также заметил исчезновение открытых публикаций, о чем и сообщил в Центр. Осенью 1940 года по инициативе Квасникова в резидентуры в США, Англии, Франции и Германии была направлена директива: выявлять центры поиска способов применения атомной энергии для военных целей и обеспечить получение достоверных сведений по созданию атомного оружия.
В ответе, полученном из Германии, говорилось, что в засекреченном исследовательском центре возле Пенемюнде немцы разрабатывают дистанционно управляемые снаряды (имелись в виду "Фау-1" и "Фау-2" способные нести заряд большой мощности. В феврале 1941 года нью-йоркская резидентура сообщила: "…По сообщению агента Бир, ядерные исследования в США проводятся с некоторого времени секретно: ученые опасаются, что их публикации могут помочь немцам создать свою атомную бомбу…"
Ознакомившись с шифровкой, Квасников подумал: "Умолчание о каком-то секрете — лучшее доказательство его существования. Теперь главное — не затерять атомный след. А еще уговорить начальника разведки Фитина не докладывать пока об этом наркому Берии". Квасников опасался, что Берия все равно не поверит и обвинит разведчиков в дезинформации.
В резидентуры ушло новое указание: продолжить выявление научных центров по созданию атомной бомбы, установить, на какой стадии находятся разработки и какие научные силы к этому привлечены.
25 сентября 1941 года из Лондона поступила ценнейшая информация, добытая агентом советской разведки "Лист" (Дональдом Макленом) о состоявшемся 16 сентября 1941 года совещании Комитета по урану, на котором было решено в течение двух лет создать урановую бомбу. Комитетом начальников штабов было вынесено решение о немедленном начале строительства в Англии завода по изготовлению урановых бомб. Сообщалось также, что английские физики определили критическую массу урана-235, а также сферическую форму заряда, разделенного на две половины и другие технические параметры. Весь проект получил кодовое наименование "Тьюб Эллойз" ("Трубный сплав").
Эту информацию доложили Берии. Его первая реакция была отрицательной: это дезинформация, направленная на отвлечение материальных, людских и научных ресурсов от удовлетворения насущных нужд фронта. Примерно в то же время на имя Сталина пришло письмо от находившегося на фронте ученого-физика Г. Флерова, который имел возможность следить за зарубежной научной литературой и тоже обратил внимание на отсутствие каких-либо публикаций по ядерной тематике. Вскоре из Лондона поступил полный доклад Уранового комитета, который не только подтвердил серьезность намерений англичан, но и содержал важные технические данные. Внесла свой вклад и войсковая разведка: в феврале 1942 года ею был обнаружен дневник с математическими формулами, принадлежавший убитому под Таганрогом немецкому офицеру, по-видимому, мобилизованному на фронт ученому-физику. Научная экспертиза дневника установила, что это были расчеты, свидетельствующие о немецких работах по делению урана.
Теперь и Берия убедился в серьезности положения. По его указанию Квасникову было поручено подготовить докладную записку на имя Сталина. В ее основу была положена мысль о том, что в СССР уже давно ведутся исследования по разработке способа использования атомной энергии урана для изготовления взрывчатых веществ. В то же время агентурным путем получены достоверные данные о развернувшихся научно-исследовательских работах по созданию урановой бомбы в Англии, США, Франции и Германии. В записке далее говорилось о целесообразности создания при Государственном комитете Обороны научно-совещательного органа из авторитетных лиц, которые могли бы координировать и направлять работу в этой области. Предлагалось также "обеспечить секретное ознакомление с материалами разведки по урану узкого круга лиц из числа видных ученых и специалистов с целью оценки ими развединформации и соответствующего ее использования".
К этому времени уже существовала Урановая комиссия АН СССР, о чем разведка не знала, а академики в свою очередь и не подозревали о наличии научно-технического направления в советской разведке.
Теперь все зависело от Сталина, и он решил объединить усилия ученых и разведчиков. В конце 1942 года состоялось специальное заседание ГКО. В нем участвовали крупные ученые А.Ф. Иоффе, Н.Н. Семенов, В.Г. Хлопин, П.Л. Капица и молодой заведующий лаборатории И.В. Курчатов. Иоффе и Капица отказались от предложения Сталина возглавить работу по атомной тематике и предложили кандидатуру Курчатова.
В феврале 1943 года была создана Лаборатория № 2 при АН СССР, руководителем которой был назначен И.В. Курчатов, ставший к этому времени академиком. Он пригласил к себе Ю. Харитона, И. Кикоина, Я. Зельдовича и Г. Флерова.
По линии разведки ответственным за получение атомной информации был назначен Л.Р. Квасников. Он встретился с Курчатовым, который сказал ему:
— Как мне сообщили из вашей службы, у американцев над атомным проектом работают 200 тысяч человек. У нас только сто ученых и научных сотрудников. Мы оказались в роли догоняющих и очень полагаемся на вашу помощь. Нам необходима любая информация, которая отражала бы уровень проработки различных проблем учеными США и Англии.
Внешняя разведка разработала крупномасштабную операцию по проникновению в зарубежные научно-исследовательские центры и на промышленные объекты. Она называлась несколько необычно: "Энормоз", что в переводе означало "Нечто страшное и чудовищное". К участию в ней было допущено всего несколько человек: в центральном аппарате начальник разведки П.М. Фитин, его заместитель Г.Б. Овакимян, Л.Р. Квасников и переводчик с английского языка Е.М. Потапова; в нью-йоркской резидентуре — резидент В.М. Зарубин, сотрудники С.М. Семенов, А.С. Феклисов, А.А. Яцков; в лондонской резидентуре — ее руководитель А.В. Горский и его помощник В.Б. Барковский.
Главная стратегическая задача операции "Энормоз" заключалась в том, чтобы помочь советским ученым сократить срок создания собственной атомной бомбы и сделать так, чтобы в своих исследованиях и экспериментах они не пошли по неправильному пути. Для этого следовало проникнуть в святая святых "Проекта Манхэттен" — Лос-Аламосскую лабораторию с ее абсолютной закрытостью и жестким режимом секретности.
Советской разведкой были охвачены почти все объекты американского "Проекта Манхэттен". В Чикагской лаборатории, разрабатывавшей "начинку" для атомных бомб, был приобретен весьма ценный источник — крупный ученый "Млад", который вскоре, по приглашению Р. Оппенгеймера, переехал на работу в Лос-Аламос. На заводе в Хэнфорде были завербованы два ученых-физика — "Анта" и "Аллен"; агент "Фогель" освещал ход строительства атомных предприятий; наконец, в Лос-Аламосе начал действовать еще один агент "Калибр" — инженер Дэвид Гринглас. Он работал в цехе, изготавливавшем приборы и инструменты для сборки бомбы и хорошо разбирался в ее конструкции. Именно он первым сообщил, что в Лос-Аламосе разрабатываются два вида атомной бомбы — урановая и плутониевая.
Для Трумэна было бы полной неожиданностью узнать, что Сталину уже давно все известно о разработках и поспешных приготовлениях американцев к испытанию первой атомной бомбы.
Овакимян, перегруженный в это время многочисленными и ответственными обязанностями и заботами, связанными с предстоящим отъездом из США, несколько ослабил работу с находящимися у него на связи агентами, стал реже встречаться с ними, предоставив им излишнюю самостоятельность. Все это привело к тому, что один из его источников — Октан, работавший в «Кэллог компани», по собственной инициативе попытался склонить своего знакомого из другой солидной фирмы к даче ему интересовавшей советскую разведку информации. Фирмач, совершенно не понимая, зачем понадобились тому конфиденциальные данные о его фирме, недолго думая проинформировал об этом руководство «Кэллог компани». После этого Октаном серьезно занялось ФБР. Оно стало следить за ним, а когда была зафиксирована его встреча с Овакимяном, агент был сразу арестован. На допросе он признался, что передал советскому разведчику информацию за вознаграждение. Этот неожиданный провал источника дорого обошелся ничего не подозревавшему Овакимяну.
В середине апреля 1941 года ему внезапно позвонил Октан и вызвал на незапланированную встречу.
Говорят, разведчик ошибается один раз: это был именно тот случай, когда многоопытный резидент допустил ошибку. Тем более если учесть, что на руках у него был уже билет на пароход «Энни Джонсон», на котором ему предстояло отплыть из Лос-Анджелеса. Правильнее было бы отказаться от этой встречи, но Овакимян настолько был уверен в своей безопасности и в преданности агента — доктора Кука из «Кэллог компани», что не смог отказать в его просьбе.
С первых минут встречи Октан вел себя как-то настороженно и холодно. Овакимян почувствовал эту его подозрительную неловкость, подобную той, что испытывает человек, входя в неосвещенное незнакомое помещение, и поэтому начал выяснять, зачем он вызвал его на экстренную связь. Не выдержав колкого подозрительного взгляда разведчика, Октан начал браниться и упрекать, что его насильно втянули в шпионские дела, и в конце концов он «раскрылся»: признался в том, что это ФБР заставило его еще раз встретиться с советским разведчиком. Что говорил дальше агент, Овакимян уже не слышал: он раздумывал теперь о том, как бы самому выбраться подобру-поздорову из опасно сложившейся для него ситуации.
Благополучно покинув место встречи, Овакимян некоторое время не обнаруживал за собой слежки, но он все больше ощущал, как вокруг него сжимается какое-то невидимое кольцо. ФБР тем временем выясняло, куда ведут следы его разведывательной деятельности. Оказалось, во все штаты Америки. В конце концов сотрудники спецслужбы пришли к твердому выводу: советский разведчик Гай Овакимян является ключевой фигурой в нью-йоркской резидентуре. Узнав о том, что он через два дня намеревается покинуть Америку, ФБР решило произвести его задержание.
В тюрьме у Овакимяна Несколько раз сняли отпечатки пальцев, дали арестантскую одежду и посадили в камеру, где находились специально подосланные агенты ФБР, которых он легко раскусил. Через некоторое время ему устроили встречу с группой американских ученых и специалистов. Они сначала говорили комплименты, обещали ему как доктору наук предоставить для исследований лабораторию и тому подобное. Но попытки перевербовать советского разведчика не увенчались успехом: он не пожелал оставаться в Америке.
7 мая 1941 года американские газеты с фотографиями Овакимяна запестрели длинными сенсационными заголовками: «Русский шпион будет освобожден на поруки за 25 тыс. долларов» («Нью-Йорк геральд трибюн»), «Арест крупного тайного агента СССР» («Новое русское слово»), «Тайный агент Москвы вернулся в свой дом в Бруклине»…
«Хотя деятельность Овакимяна еще не совсем точно выяснена, — писала газета „Нью-Йорк геральд трибюн“, — прокурор Матиас Хорреа утверждает, что Овакимян является важным ключом для раскрытия русского шпионского гнезда в Америке…»
Советская пресса молчала: то ли по незнанию, то ли по запрету НКГБ.
Тем временем между нью-йоркской резидентурой и московским разведцентром шла непрерывная шифрованная переписка:
При личном обыске у Геннадия изъят номер домашнего телефона Твена. В целях предотвращения провала его агентуры вынуждены законсервировать ее на полтора-два месяца…
На шифровке наложена резолюция В. Н. Меркулова:
Геннадия надо подбодрить. В связи с освобождением под залог от участия в делах резидентуры полностью отстранить. Теперь он будет снова находиться под постоянным наблюдением.
8.05.41 г.
9 мая Овакимян, приехав в свое консульство, подготовил и отправил шифровку в Центр:
…Настоящее обвинение в суде будет мне предъявлено не за нарушение старого закона о регистрации, а за ведение шпионажа, и базироваться оно будет скорее всего на показаниях Октана. Не давая заблаговременно оценку его поведения, несомненно одно: случившееся со мной нельзя иначе квалифицировать, как предательство. Октан в процессе предварительного слушания дела в окружном суде рассказал, что за передаваемые материалы о новой технологии добычи и переработке нефти он получил несколько тысяч долларов. И что все суммы своих выплат он скрывал от налоговых властей и потому считает себя тоже виноватым.
Уверен также, что американская пресса и Спрут раздуют мое дело как самое крупное за последние годы, используя наиболее выгодную для американцев ситуацию для проведения очернительской антисоветской кампании. Адвокаты Бакнер и Френкель, сочувствующие левым организациям, будут мелки для такого крупного процесса. Полагаю, что надо искать более солидных защитников.
Но тем не менее я духом не падаю и готов перенести любые лишения.
И последнее: считаю, что я должен на суде подтвердить факт знакомства с Октаном, который много лет имел официальные дела с Амторгом. Прошу указаний.
Геннадий.
9.05.41 г.
Резолюция наркома НКГБ:
1. Пр. сообщить Геннадию, что мы примем все необходимые меры по его освобождению. Пусть он держится крепко, отрицая все, за исключением знакомства с Октаном. Передайте, чтобы о жене и дочери не беспокоился, о них мы позаботимся. Уверены в благоприятном исходе его дела и его достойном поведении.
2. Срочно подготовьте на имя т. Молотова записку в НКИД об аресте Геннадия.
Когда В. М. Молотов ознакомился с обстоятельствами ареста Овакимяна, то сразу же дал указание советскому послу в Вашингтоне Константину У майскому о необходимости заявления официального протеста государственному департаменту США. Но эта акция посольства не сработала тогда. Лишь после нападения Германии на Советский Союз госдеп по личному указанию президента Рузвельта сообщил в генконсульство СССР о разрешении Овакимяну выехать домой. До этого он два с лишним месяца находился под неусыпным наблюдением ФБР. Зная об этом, Гайк Бадалович вел себя предельно спокойно, с большим достоинством гражданина великой страны, чем и заслужил тогда уважение своих противников в Нью-Йорке и своих коллег в центральном аппарате разведки. Поэтому по возвращении в Москву он и получил заслуженное назначение на должность начальника отдела.
А через два года, когда значительно увеличился поток разведывательной информации по атомной проблеме, Берия поставил перед Меркуловм вопрос об установлении новой должности заместителя начальника I Управления НКГБ, который отвечал бы за атомное направление и реализацию добываемых за границей разведматериалов по этой тематике.
— И кого же вы предлагаете на эту высокую должность? — поинтересовался нарком у Фитина.
— Начальника отдела Овакимяна. Два года назад он вернулся из Штатов. Прекрасно знает эту страну… Имел на связи больше десятка ценных агентов, многих из них вербовал сам. Да и здесь, в Центре, он зарекомендовал себя хорошим аналитиком по научно-технической разведке. К тому же он — ученый… доктор наук. Вот ему и карты в руки…
Генерал-майор Овакимян работал в те годы в полном смысле слова на износ, спал предельно мало, старался делать как можно больше и в установленные сроки.
После окончания войны, когда с должности руководителя разведки был неожиданно для всех по неизвестным причинам смещен П. М. Фитин, пошатнулось положение и Овакимяна. То ли что-то не заладилось у него с новым руководством, то ли в связи с очередной в 1947 году реорганизацией внешней разведки и образованием Комитета информации при МИДе СССР, генерал не только не получил назначения на должность, но и оказался вычеркнутым из списка действующих сотрудников разведки. И это после всего того, что он сделал для своей страны! Для разведки! Судите сами: Овакимян создал в Соединенных Штатах прекрасный задел эффективной и хорошо законспирированной агентурной сети во многих научных учреждениях, в которых велись секретные изыскания по созданию первой в мире атомной бомбы, вычислительной, радионавигационной и авиационной техники, а также в области химии и радиоэлектроники. С завербованными им до войны агентами продолжали многие годы работать известные советские разведчики Твен (С. М. Семенов), Антон (Л. Р. Квасников), Яковлев (А. А. Яцков) и Калистрат (А. С. Феклисов). И вот после 16 лет честной бескорыстной службы опытного разведчика-нелегала увольняют, не дав ему выслужить даже положенного срока до пенсии. Это была для него трагедия: рухнуло сразу все — и прошлое, и настоящее.
13 марта 1967 года в московском небе неожиданно появился первый журавлиный клин. Разжалованный генерал, казалось, не обратил на это странное явление должного внимания, хотя по роду своей прежней деятельности и обязан был сделать это, по крайней мере - «зафиксировать», ибо лишних деталей не существует и нужно просто найти правильный угол зрения. Он стоял под углом 45 градусов к занавешенному окну и застегивал ремень часов. Потом обернулся к своим и сказал: «Там за окном журавли, они прилетели за мной. Так что к обеду меня уже не ждите».
Гайк Овакимян похоронен на Армянском кладбище (участок № 6). Здесь же упокоились его жена, Абовян Вера Амбарцумовна, и единственная дочь, Овакимян Эгине Гайковна.
Материал подготовила: Марина Галоян
Использованная литература:
Чиков, Владимир Матвеевич. Нелегалы 2. «Дачники» в Лондоне
100 величайших армян XX века
ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА 1939–1945 ГОДОВ
"ЭНОРМОЗ"
